Хлеб печали - Станислава Радецкая
– Я ведь говорила вам: мы не друзья и не союзники? – спросила Магда, и даже голос ее показался сухим и ломким. - Не помню. Не знаю. Память теперь меня подводит. Словно вся моя жизнь – это лодка, что постепенно уходит под воду. Вы принесли мне добрую весть, но я не могу ответить вам тем же. Вы не знаете, во что вы ввязались. А теперь уходите. Я не хочу вас больше видеть. Я устала говорить. Когда вас настигнет возмездие, я за вас просить не буду – ни здесь, ни на небесах.
- Какое возмездие? Что со мной должно случиться? – Руди повысил голос, и невнятное эхо отразилось от потолка, чтобы утонуть в сырости. Магда не пошевелилась, и он со стыдом и яростью подумал, что беспомощен перед этой старухой; она не боялась ни пыток, ни смерти, и была похожа на прут железного дерева, который нельзя согнуть, но только сломать или изрезать.
Она не ответила, и он сжал челюсти, смерил ее взглядом, а затем резко развернулся и пошел прочь, наклоняясь, чтобы не удариться лбом о низкий потолок. Фонарь зашипел и погас, мигнув на прощание алым огоньком фитиля, и Руди проклял его, Магду, тюрьмы вообще и эту в частности, а заодно тот рок, что привел его сюда.
- Позвольте проводить вас, господин, - неожиданно сказала темнота глубоким басом. Послышался шорох, и Руди почувствовал, что рядом с ним стоит рослый и плечистый человек. – Не ровен час, вы переломаете себе ноги в этой темноте.
- Кто ты?
- Новый тюремщик, господин. Дайте-ка мне фонарь. Вот так… Сейчас, - скрипнула дверца, и вновь появился огонек. – Погодите еще минутку, я проверю решетку. Ведьмы и оборотни – дело такое, сами знаете.
- Оборотни?
- Сейчас, сейчас, - откликнулся тот, мелко просеменив к решетке, припадая на левую ногу. Магда даже не шевельнулась, глядя на лучинку. – Заперто крепко! – воскликнул тюремщик, сгорбившийся в три погибели. Правый глаз у него был закрыт повязкой, а на левой щеке краснел недавно заживший шрам.
- Как твое имя?
- Арнульф, господин, - тюремщик вновь оказался рядом и почтительно поклонился. - В честь святого епископа из Меца, хоть мои родные никогда не держали пивоварен. Пойдемте, я проведу вас наверх. Ваши солдаты – те, с которыми вы пришли, - изрядные бездельники, - пожаловался он внезапно. – Я занял свой пост всего несколько дней назад, а они уже заходили сюда множество раз, чтобы поглазеть на заключенных и подразнить их. Истинно скажу вам, то, что они творят, я и среди каторжников редко видал. Я пытался увещевать их, господин, но они не желают меня слушать. Можете ли вы, господин, запретить им развлекаться подобным образом? Потом мне приходится утихомиривать тех, кто здесь сидит.
- Я посмотрю, что могу сделать. Откуда ты явился?
- Родился я под Гамбургом, но это было давно. Как я слышал, та деревня была сожжена во время последней большой войны. На каком свете бродят мои родичи, если они у меня есть, мне тоже неведомо.
- Я спрашивал тебя не об этом. Чем ты занимался до того, как стать тюремщиком?
- Воевал. Потом учил военному искусству при дворе герцога Легницкого, пока тот не скончался, мир его праху. Лишился денег, остался на улице, пришел сюда с солдатами, а тут и местечко подвернулось.
- Значит, человек ты опытный.
- Что верно, то верно, господин.
- Тогда послушай меня. Хочешь ли ты получать талер в неделю, Арнульф? – Руди испытующе взглянул на него, и тюремщик ответил ему открытым взглядом единственного глаза. Он был совсем немолод, и Руди на миг показалось, что где-то он уже видел этого человека.
- Только дурак откажется от денег. Что вам нужно?
- Держать ухо востро, - негромко сказал Руди, распуская завязки кошелька. Он вложил в руку тюремщика монету. – Докладывать мне, кто приходит к ведьме. И о чем они говорят.
- Ага, - глубокомысленно отозвался Арнульф, сжимая кулак с монетой. Крепкие пальцы были неожиданно чистыми и белыми. – Понял, сделаю, господин. Не подведу. Но и вы не подведите. Уж позаботьтесь, чтоб здесь лишний раз не баловались и не шлялись.
- Договорились.
Они больше не проронили ни слова, пока шли наверх. Солдаты уже распивали пиво из глиняного кувшина, и появление Руди застигло их врасплох. Они неумело попытались спрятать улику, но, в конце концов, сдались и наплели с три короба, что какая-то добрая женщина прислала им пиво выпить за здоровье ее дочки, которая выходит замуж.
- Мальчишки, - проворчал Арнульф, гремя ключами. – Будь это война, вас бы всех перетравили этим пивом или перерезали бы, пока вы им упивались.
Он пристально взглянул на Руди: «мол, я же говорил». Руди еле заметно кивнул в ответ: «хорошо, я все улажу».
Глава двадцать четвертая. Матильда. Приказ
После той ночи, когда Матильда узнала о себе правду, она не могла найти себе места: у нее все валилось из рук, и слуги жаловались, что она стала непоседливой и гневливой. Она больше не выходила к гостям, ссылаясь на недомогание, и упросила графиню фон Дитценроде освободить ее от латыни, французского, алгебры и ужасного правописания. Когда же мысли от безделья становились совсем
