Хлеб печали - Станислава Радецкая
- Зато никто не сломает шею.
Руди усмехнулся, услышав невнятное ругательство из-за спины. Они, конечно, ничего не сделают, если их не принудить. Нынче люди ждут тяжелых времен и, пока все охотятся на ведьм, некоторые хитрецы уже успели присвоить припасы, купленные на казенных деньги. Нет уж, пусть лучше факелы сгорят, а провизия будет съедена заключенными, чем какой-нибудь мерзавец продаст их втридорога, воспользовавшись тем, что многие в деревнях голодают. «Города в такие дни враги друг другу, - вспомнил Руди под недовольные вздохи, - вместо того, чтобы переживать тяжелое время вместе, каждый продает соседу втридорога то, чего у последнего больше нет. Впрочем, это не мое дело».
- Останьтесь здесь, - приказал он стражникам у тяжелой клепаной железной двери, которая отворилась с большой натугой. – Мне нужно поговорить с ведьмой наедине.
Ворчливый стражник немедленно присел на лавку, всем своим видом показывая, что ему осточертела эта работа. Второй старательно зажег оплывшую свечу во втором фонаре, висевшем у него на поясе, захлопнул дверцу и передал его Руди, случайно мазнув копотью по белой манжете.
В башне было тихо, но эта тишина была обманчивой; толстые стены хорошо поглощали звуки, и можно было петь и декламировать стихи без страха быть услышанным. Руди знал об этом по опыту; несколько лет назад ему пришлось провести время в тюрьме. Он не слишком любил об этом вспоминать. Тюрьма совпала с тем временем, когда он потерял всех, кто был ему дорог, и когда он невольно вспоминал об этом, всякий раз на зубах точно хрустел песок. Он был тогда доверчивым дураком, который верил в то, что в жизни все устроено справедливо. Что ж, это оказалось не так, и лучше узнать истину позже, чем никогда.
Камеру, где сидела Магда, скорее можно было назвать нишей, так она была узка. Рули послышались голоса, когда он подошел к решетке, за которой мерцала лучина, воткнутая в щель между камнями, но внутри сидела одна лишь Магда. Старуха, медленно поднимая морщинистые руки, расчесывала частым гребнем седые волосы, потемневшие от сырости и грязи.
- А, это вы, - сказала она вместо приветствия, словно Руди был соседом, заглянувшим одолжить горшок заместо разбитого, и метнула на него непроницаемый взгляд, растянув рот в усмешке. – Простите, добрый господин, не могу сделать реверанс. После вашего приема у меня болят ноги. Да вы садитесь, коль найдете куда. Стоя о делах не разговаривают.
- Я слышал голоса, когда шел сюда, - сказал Руди. Здесь пахло шерстью и сыростью, гнилой соломой и нечистотами.
- О, это потому что я не привыкла к такому длительному отдыху, - сказала старуха, опять усмехаясь. – От скуки и безделья я разговариваю сама с собой.
- О чем же?
- Неужели вас интересуют бредни старой ведьмы? – вопросом на вопрос ответила Магда. – Или вы хотите добросовестно записать все мои слова, чтобы потом приколоть их к книге, куда собираете показания? Удобно, господин! Предлагаю вам пойти еще дальше и перестать вызывать свидетелей. Пусть заключенный сам доказывает свою невиновность! – она заткнула гребень за матерчатый пояс, пригладила волосы и разделила их на три пряди. Ее пальцы неожиданно быстро замелькали, пока она плела косу.
Руди поморщился. Старуха опять издевалась над ним.
- Я не враг вам, - сказал он. Магда хмыкнула. – Я все еще готов написать любому из ваших старых знакомых, чтобы они поручились за вас.
- Какое благородство! – воскликнула Магда с пылом, и он на миг поверил, что она говорит искренне. – Но чему же мне верить, господин? Вашим словам сейчас или тем, что вы произносили, когда я стояла перед вами и другими судьями? Не вы ли говорили, что можно продолжать пытку? Пресвятая Дева Мария, неужто нашего судью одолели бесы и заставляют его лукавить! Разве вы не боитесь оказаться в этом же подвале, а?
- Сатана создал вас женщиной и вкладывает вам в уста богохульные речи, - сквозь зубы процедил Руди.
- О, разумеется, вы бы предпочли пытать старика, а не старуху, чтобы успокоить остатки вашей совести. Могу вас утешить, скоро вы от них избавитесь и сможете, не мигнув глазом, жечь и вешать еретиков, кем бы они ни были.
Руди покачал головой. Переубеждать Магду было бесполезно.
- Ладно, оставим друзей, - сказал он устало. – Хотя я не пойму вашего упрямства. Я пришел рассказать о другом. Ваша внучка жива.
Он ожидал, что Магда ахнет, удивится или хотя бы переменится в лице, но старуха закинула косу за плечо и лишь протянула руку к лучинке, словно пыталась согреться.
- Что ж, это славно, - ответила она, будто ее вовсе это не волновало, и ее лицо, сморщенное от времени, страданий и пыток, показалось Руди маской, из тех, что любят носить венецианцы, чтобы сохранить инкогнито.
- Вам все равно? – спросил быстро Руди. – Это ваша внучка.
- Моей семье лучше без меня, - неожиданно тихо ответила Магда и неохотно отняла руку. Пламя потянулось следом за ней.
- Но вы даже не спросите, что с ней и где она, - Руди внимательно глядел на нее, но лицо старухи было бесстрастно. – Может быть, она в беде или тяжело больна… Да мало ли вещей на свете, которые могут случиться с человеком?
- Я успела вас узнать. Если бы Лене опять оказалась здесь… Если бы ей грозило увечье или смерть… Вы бы сейчас говорили иначе, - она закрыла глаза и замолчала, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону. Костяной гребешок за поясом блестел при свете огня, и Руди показалось, что кожа старухи сейчас такого же серо-желтого цвета. Магда не произносила
