Футляр для музыканта - Михель Гавен
Кто-то осторожно взял его за плечи, он почувствовал тонкий аромат аниса и еще каких-то трав. Он поднял голову, чтобы взглянуть на того, кто присел на корточки сбоку, рядом с солдатом, но успел заметить только длинные тонкие пальцы с коротко остриженными ногтями.
Сильная боль в затылке заставила его застонать. В глазах замелькали цветные круги, затем все померкло – он потерял сознание. Тающие человеческие голоса, чей-то смех, очень похожий на смех Хелен, отдаленный собачий лай. Сейчас он ясно вспомнил те мгновения. Он не сомневался, что все, что рассказала ему немецкий доктор, – правда. Это она нашла его на берегу, и он слышал ее голос.
– Признаться, когда ты нашел его на этой барже, я подумал, что этот музыкант уже не жилец на свете, – заметил Скорцени серьезно и повернулся к адъютанту, стоявшему рядом с рабочим столом. – В какой-то момент я пожалел, что мы зря рисковали, отыскивая его на побережье.
– Мне тоже показалось сперва, что он – мертвец, – согласился Раух, выкладывая на стол из папки документы, только что доставленные из канцелярии бригаденфюрера. – Во всяком случае, зрачки на свет фонарика не среагировали. Но, когда я поднес платок к его носу, я понял, что он дышит. Ну а дальше я уже не сомневался, что, раз он еще не помер, Маренн точно вытащит его. Мы успели вовремя. Опоздай мы минут на двадцать, парню пришел бы конец. Айстофель первым увидел его. – Раух потрепал по загривку немецкую овчарку, лежавшую перед столом. – И сразу понесся с лаем. Я еле успевал за ним.
– Ну как, живой?
Маренн подбежала и, упав на колени в мокрый песок, осторожно приподняла голову раненого. Серые с желтоватой пеной волны Ла-Манша накатывались совсем близко, шурша галькой.
– Мне кажется, что да. Вроде дышит, – подтвердил Раух.
Она сбросила каску и, расстегнув мундир раненого, приложила ухо к его груди. Холодный ветер трепал ее темно-каштановые волосы, выбившиеся из узла на затылке, на них поблескивали капли влаги. Вольф-Айстофель, черно-серая овчарка, нетерпеливо елозил на песке рядом и вилял хвостом, радостный, что первым обнаружил «добычу».
Не утерпев, он лизнул Маренн в щеку, ожидая поощрения. Она погладила его между ушами. Чайка, распластав крылья, пронеслась с криком над их головами и унеслась к стрельчатой громаде собора, возвышающейся невдалеке над обрывом.
– Да, ты прав, сердечный ритм есть, – повернувшись, Маренн серьезно взглянула на Рауха. – Нашему музыканту повезло. Надо срочно везти его в госпиталь.
– Сейчас я распоряжусь.
Он быстро встал, сделав знак, подозвал двух десантников.
– Я доложу оберштурмбаннфюреру.
Подхватив автомат, Раух по песку побежал к острому меловому выступу, за которым остались Скорцени и основная группа. Десантники осторожно подняли раненого, перенесли его на носилки. Маренн приподняла голову американца, чтобы ему было легче дышать. Затем обернулась – Раух уже был рядом с выступом. Ветер бросил ей в лицо прядь волос, она откинула их назад. Фриц тоже остановился и обернулся. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом она спохватилась.
– Быстро уносим его, – приказала она десантникам, кивнув на американца. – Пока его не хватились его соотечественники. Айстофель – вперед!
– Я не понимаю, что хотят от этого музыканта Шелленберг и Гиммлер.
Отложив газету «Фелькишер беобахтер», Альфред Науйокс подошел к столу и, налив в чашку кофе из кофейника, сел напротив Скорцени.
– Тоже мне поймали агента! Они бы еще за Диной Вашингтон выслали десант. Ни много ни мало – «королева блюза». Какой с них толк? Только что устроить тут концерт для ознакомления с музыкой противника. Так она и так всем известна. К тому же доктор Геббельс никакой открытой популяризации джаза не допустит. Так, в ресторанах, он как будто и не видит, и не слышит ничего. Но если официально – это исключается. Ну, даже если и имел этот Миллер какое-то секретное поручение от генерала Арнольфа, должен был кому-то что-то передать в Париже для фельдмаршала Рундштедта, его ведь наверняка использовали вслепую. Не знает он, как его ни тряси, ни заговорщиков вокруг фельдмаршала, ни кто из них поддерживает связи с союзниками. Это Мюллер, шеф гестапо, знает получше него в тысячу раз. И Гиммлеру не надо никаких музыкантов захватывать, Мюллера вызови – он все доложит. У него все армейские под плотным колпаком после покушения на фюрера, не шевельнешься без его ведома, везде агенты и прослушка. Тогда что еще? Торговаться этим Миллером после того, как все рухнет. Мол, мы вам вашего джазмена, а вы нам жизнь сохраните. Что-то я не верю, что им очень этот джазмен нужен. – Альфред криво усмехнулся. – У них там таких джазменов – тьма. Про него все забудут через несколько месяцев. Других будут слушать.
– Можно бы и Дину Вашингтон, как ты предлагаешь, – ответил Скорцени с иронией. – Да только Дина Вашингтон – негритянка, если я не ошибаюсь. Это для нашего рейхсфюрера чересчур большое испытание. Черная женщина – нет, нет, это оскорбление всех его расовых представлений. Когда мы готовили десантников для операции в Арденнах, встал вопрос, что наше подразделение как его ни экипируй в американское обмундирование, как ни вооружай американской техникой, от истинных янки легко будет отличить хотя бы потому, что в нем нет ни одного негра. Шелленберг даже предлагал взять кое-кого из дивизии «Ханджар», там есть черные марокканцы. Но рейхсфюрер и слышать не захотел. «Вы же отправляетесь в американский тыл не на год и даже не на полгода, – отрезал он. – А всего лишь на неделю. Кто там поймет в суматохе, есть у вас негры в составе или нет». У него к расовой чистоте очень трепетное отношение, сам знаешь.
– Все равно цель мне неясна. – Науйокс отрицательно покачал головой и, чиркнув зажигалкой, закурил сигарету. – Бросок в Дюнкерк из района Льежа, а оттуда вдоль всего побережья до Арроманша – это большой риск. Даже в условиях паники, которой были охвачены союзники после начала наступления в Арденнах, даже учитывая все американское головотяпство и шапкозакидательские настроения после удачной высадки в Нормандии, это очень долгий путь, на котором могло произойти все что угодно. Это мало того, что надо еще было вернуться в Аррас да и довезти этого Миллера, чтобы он не помер по дороге. Так вот я и спрашиваю: это для чего все? Для чего рисковать отборными кадрами? Янки-то очухались быстро, контрразведка заработала. Насколько я понимаю, в планах операции никакого Миллера не стояло.
– Зато там значился захват генерала Эйзенхауэра, а его мы проспали, – ответил Скорцени раздраженно и затушил сигарету в пепельнице.
– Мы планировали убрать Эйзенхауэра накануне начала главного наступления в Арденнах, в ночь на шестнадцатое декабря. Это бы деморализовало американцев, облегчив нашим войскам продвижение. Все было подготовлено. Из Льежа мы тайно добрались до пригородов Парижа и спрятались в доме Маренн в Версале. Штаб Эйзенхауэра располагался там же, недалеко. Было задумано, что Рауха доставят в Версаль как пойманного диверсанта прямо в штаб Эйзенхауэра, Он потребует, чтобы его представили самому генералу, так как
