Футляр для музыканта - Михель Гавен
Его вопрос повис в воздухе без ответа. Канонада не прекращалась, от ее отдаленного грохота дрожали стекла в рамах, по улице внизу то и дело проносились с сиренами то полицейские машины, то пожарные, то медицинская помощь. «Если они похитили его, они, конечно, отправят его на подводной лодке в Южную Америку, где у фон Херфа наверняка есть лаборатория, – подумала Маренн. – И мы их теперь вряд ли догоним». Сердце у нее сжалось. Она вспомнила, как он говорил ей перед ее отъездом: «Я бы хотел, чтобы вы и фрейляйн Джилл однажды приехали в наш чудесный дом и я познакомил бы вас с Хелен. Она прекрасно готовит, вам бы все понравилось, что она сделала. Мы бы гуляли по саду, а я бы рассказывал и рассказывал Хелен об этом своем приключении, о том, как я был на грани смерти, а вы меня спасли». Не спасли. Маренн почувствовала, что сейчас заплачет, – комок слез встал в горле.
– Фрау Кнобель, – преодолев себя, она обратилась к медсестре, – принесите, пожалуйста, карточку полковника фон Венцлова, – попросила она, голос ее звучал глухо, надломленно, – я посмотрю результаты последнего исследования и надо принимать решение.
– Слушаюсь, фрау Сэтерлэнд, – медсестра шмыгнула носом и вышла из кабинета.
«Спасти хотя бы этого, – подумала Маренн с горечью. – Хотя вряд ли это успокоит».
– Фрау Сэтерлэнд, вы не должны винить себя, – полковник де Кринис встал, подошел ней и обнял за плечи. – Вы сделали все, что могли. Возможное и практически невозможное. Вряд ли кто-то мог сделать больше. Мы все пытались вам помочь, понимая, какой это талант. Но это война, война, фрау Ким. Кто, как не вы, хорошо знаете это. Да что там говорить, – он глубоко вздохнул. – Все мы теперь это знаем.
– Вы правы, Макс. – Маренн повернулась и прислонилась лбом к его плечу. – Я вам признательна за поддержку. Мне правда очень горько. Но вы сейчас должны подумать о своей безопасности. О безопасности персонала. О безопасности раненых. Надо уезжать в эвакуацию.
– Вы так и не изменили решения, остаетесь в Берлине? – де Кринис спросил тревожно.
– Да, мы с Джилл остаемся, – подтвердила Маренн. – Она не хочет покидать своего жениха барона фон Фелькерзама, я не могу покинуть больных, остающихся в Шарите. У меня лучше получится побеспокоиться о них, – она внимательно посмотрела на де Криниса. – Вы должны ехать. Вместе с фрау Фредерикой. Прошу вас, займитесь этим, Макс.
– Мне страшно оставлять вас, фрау Ким, – признался негромко профессор.
– Не думайте об этом, – ответила она и, смахнув слезу со щеки, заставила себя улыбнуться. – Давайте вернемся к раненым, Макс, – предложила она. – Работы у нас много, а времени – в обрез.
Париж, ноябрь 1982 года
– Мама, ты только прочти, оказывается, в СССР умер наконец-то их бессменный руководитель, который сидел последние восемнадцать лет, и вместо него назначен новый.
Отпив кофе из чашки, Джилл протянула Маренн газету «Фигаро».
– Вот здесь на первой странице его портрет, – показала она. – Какое-то ужасное славянское имя, которое не прочтешь. Ю-рий Вла-ди-ми-ро-вич Тр… Нет, не могу прочесть, Написано, что он возглавлял КГБ СССР, потом был переведен на должность секретаря их центрального комитета. Признаюсь, мама, я никогда не понимала, как там у них все устроено. Секретари, комитеты, – Джилл отбросила газету. – Хотя ты знаешь, что я подумала? – спустя мгновение снова придвинула газету к себе и несколько секунд всматривалась в лицо нового советского руководителя. – Мне кажется, мама, или он на самом деле похож на того американского композитора, которого вы с Отто спасли на берегу Ла-Манша в декабре 1944 года? Ведь очень похож, верно? Его потом эвакуировали из клиники, когда большевики приблизились, и он во время бомбардировки сбежал к своим? Вот уж удивительно, правда? Только подумать, что у них может быть общего?
– Дай-ка я посмотрю.
Маренн взяла газету и надела очки. Несколько мгновений она молча смотрела на портрет генерального секретаря, потом встала из-за стола и, взяв чашку, сказала коротко:
– Я допью кофе у себя в кабинете.
– А что случилось, мама? – удивилась Джилл, заметив, что настроение у Маренн явно испортилось.
– Нет, нет, ничего. – Маренн улыбнулась ей. – Просто мне надо срочно закончить статью. А это я еще почитаю, – она кивнула на газету, унося ее с собой. – И скажи, пожалуйста, Женевьеве, пусть приготовят машину через полчаса, мне надо ехать в клинику.
– Да, хорошо, мама. – Джилл пожала плечами.
Поднявшись в кабинет, Маренн плотно закрыла за собой дверь. Поставив чашку с кофе на стол, она подошла к окну и некоторое время еще смотрела на портрет. Затем, бросив газету на подоконник, прошла в соседнюю комнату, подошла к роялю и достала из кожаной папки три потертых на сгибах нотных листка. Она раскрыла их – «Норманнская сюита» было написано по-английски в самом начале пьесы. «Женщине, которая спасла меня».
Сев за рояль, она сыграла первые такты пьесы. На какое-то мгновение ей показалось, она снова вернулась почти на сорок лет назад, в осажденный Берлин сорок пятого года. «Я бы сыграл для вас эту пьесу и рассказал бы Хелен, как вы спасли меня», – она как будто услышала его голос и даже увидела его перед собой – с веселой улыбкой на губах, полного надежд, сжимающего выздоровевшими руками свой обожаемый тромбон.
Опустив голову, Маренн сыграла еще несколько тактов. На сердце было тяжело. Поделиться с Джилл своими переживаниями она не могла – она так и не сказала дочери, что Гленн Миллер, скорее всего, погиб. Как же еще можно было назвать то, что с ним случилось?
Ей казалось невозможным сказать об этом Джилл, которая потеряла в Берлине жениха, была тяжело ранена сама. И она предпочла, чтобы Джилл думала, будто Гленн Миллер вернулся к американцам. Во всяком случае, тогда, в апреле сорок пятого года. А что с ним случилось дальше – кто же знает?
Что с ним на самом деле случилось – Маренн даже боялась себе представить. Она гнала от себя мысли, подсказывающие очевидное. Верить не хотелось. Но если фон Херфу удался этот казавшийся невероятным эксперимент, что еще он мог сотворить в своей лаборатории, и кто воспользовался его достижениями?
Борман погиб в Берлине – это Маренн знала точно. Кто взял фон Херфа под свое крыло? Какую страшную судьбу он и его единомышленники приготовили для человечества? И как вышло так, что даже спустя почти сорок лет после войны, страшной, жестокой войны, перевернувшей человеческое сознание, все они остались безнаказанными? И где-то в тайных лабораториях, сменив имена, фамилии и даже внешность, продолжают творить зло.
