Эльвира Барякина - Белый Шанхай
— Вам, наверное, это неинтересно?
Но каждый раз он криво усмехался:
— Продолжайте.
Слава богу, Клим не упомянул ни о товарище Кригере, ни о кантонском аэродроме. Дочитав дневник до конца, Ада хотела спрятать его в стол, но Даниэль не позволил ей:
— Дайте сюда!
Ада молча протянула ему записную книжку.
— Я увеличу вам жалованье, чтобы вы могли платить за квартиру, — пообещал он и, сухо распрощавшись, вышел на улицу.
Во дворе филиппинки развешивали белье, а из раскрытого окна доносилось неумелое пиликанье на скрипке.
Даниэль физически ощущал дурноту — будто его отравили. Он не помнил, как сел в автомобиль, добрался до дома и заперся в своем кабинете.
Оказывается, женщина-лисичка, сводившая его с ума, была беременна от другого… Даниэль то негодовал, проклиная себя и Нину, то смеялся хриплым смехом, то листал дневник Клима, усеянный мелкими славянскими закорючками.
Ох, надо было сразу пристрелить этого сукина сына!
В тот же вечер Даниэль отправил в Кантон телеграмму с требованием выяснить, куда подевался Рогов.
Он и сам не знал, почему в нем вдруг вспыхнула столь сильная ревность к Климу, — завидовать-то было нечему! И все же он ощущал себя горбатым уродом, случайно подглядевшим, как вдохновенный танцор ведет в танго прекрасную даму.
Мистер Бернар добивался чужих целей ради весьма абстрактных идеалов. Неведомые люди в Берлине решали, где и с кем он окажется на следующий день, и что для него возможно и невозможно.
Жизнь Клима Рогова не была отягчена особым смыслом, но зато в ней были головокружительные взлеты и падения, невероятная полнота чувств и страстный роман с женщиной, о которой Даниэль мог только мечтать.
Климу было о чем писать в дневнике!
А мистер Бернар — при всем своем богатстве и личной значимости — не имел права распоряжаться ни своим временем, ни своим сердцем. Все, что он мог себе позволить, — это девиц, дававших себя тискать в обмен на несколько долларов. Они уходили, и что оставалось?
Пустота.
Глава 18
Инь и ян
1
Дон Фернандо прислал Даниэлю ответ: Рогов попал вместе с ним под обстрел и ему на голову свалилась статуя богини Гуаньинь. Небесные силы явно решили помочь Даниэлю.
Теперь он уже не понимал, как можно было уступить Нину другому. На что он ее променял? На службу у Сунь Ятсена? На брак с Эдной? Неужели она и ее папаша стоили этого?
Тогда, в 1923 году, Даниэлю надо было под любым предлогом увезти Нину с собой. Ведь она была готова любить его — он знал это наверняка. Нина была беременна? Ну и что? Сделали бы аборт.
Даниэлю казалось, что он упустил шанс, выпадающий раз в жизни. Ему было тридцать восемь лет, впереди его ждала туземная война и, возможно, нелепая гибель, а он до сих пор не испытал даже бледного подобия любви, которая выпала на долю Клима Рогова.
Нина предстала перед ним в новом свете. Раньше он видел в ней сказочную женщину-лисичку — не вполне реальную и втайне враждебную ему. Мечтать о ней не имело смысла, потому что у нее все было «невзаправду»; церемониться с ней тоже не стоило — у оборотней не может быть человеческих чувств. Но оказалось, что Даниэль все это придумал в порядке самозащиты — лишь бы не увязнуть в отношениях, которые могли стать для него слишком важными.
Он добился своего и не увяз — и что?
У него появился новый ритуал: поднимаясь в небо, он пролетал над Нининым домом. Иногда внизу мелькал женский силуэт, и каждый раз сердце Даниэля падало, как в бездну.
«Я верну ее», — повторял он, но не отваживался направиться к Нине. А что если после всего случившегося она не пустит его на порог?
Через Олмана Даниэль выяснил, что Нина занялась календарями и наняла в качестве модели актрису по фамилии Хуа. Бинбин мечтала сама снимать фильмы и написала сценарий о девушке, в детстве просватанной за парня из другой деревни. Жених умер, но согласно уговору невесту обвенчали с поминальной дощечкой, на которой было написано имя покойного.
На съемки нужны были деньги, а взять их было неоткуда. Кино — дело ненадежное: сегодня картина пошла, а завтра нет, и желающих рисковать не находилось. Владельцы синематографов не особо жаловали китайские фильмы и предпочитали продукцию Голливуда, которая не касалась местной политики и традиций. А тема, которую хотела затронуть Бинбин, была более, чем щекотливой, и картину могли попросту запретить.
Даниэль придумал, как подружиться с Бинбин: он рассказал о ее задумке супруге, и Эдна тут же раскошелилась на благое дело.
Бинбин не знала, как благодарить Бернаров. Она с увлечением принялась готовиться к съемкам и с утра работала в издательстве календарей, а вечером репетировала с друзьями-актерами. Теперь, вместо Шанхайского клуба, Даниэль ездил к ней на съемочную площадку и между делом расспрашивал о Нине.
Оказалось, что поначалу дела издательства шли неплохо: первый тираж был распродан, и Нина подписала несколько договоров о рекламе. На новых плакатах в центре помещалась девушка, внизу — календарь, а по углам — виньетки с изображением лавандового мыла, гребней или зубного порошка.
Все было готово к печати, но иезуиты не отправляли Нинин заказ в типографию. Они работали с ней в счет долга, и у них всегда находились более важные клиенты, платившие деньгами. Отец Николя ссылался на нерадивых исполнителей, исполнители — на дурное начальство, и дело не трогалось с места. А между тем конкуренты прознали, что на календари с китаянками имеется спрос, и тут же наводнили рынок похожим товаром.
— Мисс Нина вряд ли сумеет выкрутиться, — вздыхала Бинбин. — В последнее время у нее все из рук валится: она ждет от кого-то вестей, а этот человек не пишет ей, и она с ума сходит от беспокойства.
Даниэль понял, что визит к Нине откладывать нельзя.
2
Нина отказалась принять Даниэля. Он долго стоял перед ее домом и раздумывал, как быть. Земля вокруг была усыпана белыми цветами акации, и Даниэль тростью вычерчивал среди них вопросительные знаки.
Сверху послышался шорох, он поднял голову и увидел в окне второго этажа колеблющуюся гардину.
Даниэль снял шляпу.
— Доброе утро, Нина!
— Что вам угодно? — сердито спросила она.
— Нам надо поговорить. Я знаю, что вы на грани разорения из-за жуликов-иезуитов.
Нина все-таки велела впустить Даниэля. Он пошел вслед за амой по дому, примечая подробности Нининого быта: на стойке не было мужских зонтов, по полу были раскиданы кубики, салфетки и погремушки. На всем лежал отпечаток торопливой небрежности — как бывает у хозяев, которым некогда заниматься домашними делами.
