Волхв - Сергей Геннадьевич Мильшин
Палец прошёлся по ножнам. Кожа ощутила холод хорошо выделанной бычьей шкуры. Железные бляхи крепились лишь у основания и на самом конце. Старик вытянул меч. Покачал в руке, проверяя балансировку. «Однако, хорош!» Голомня[9] засеребрилась, заиграла в ровном свете подлеска волнистым узором – ёлочкой. «Вот это оружие! – восхитился дед. – Дорогой внуку подарок будет». Для верности щёлкнул ногтём по гибкому металлу. Долгий ровный звон подтвердил догадку. Харалужский клинок! Довольно улыбнувшись, старик сунул оружие обратно в ножны. Развязав пояс, пропустил его через кольцо ножен. Приладив на боку, ещё раз придирчиво оглядел место сражения. «Ни за что, тудымо-сюдымо, не найдут. А кровь – она первым дождиком смоется». Успокоившись, Несмеян зашагал по тропе, по пути с удовольствием замечая, что следов телеги почти не заметно. А пройдёт дня три, их и вовсе не останется.
Гор ожидал в тенёчке, спрятавшись в густой еловой поросли. Завидев деда, с улыбкой вышёл навстречу, ведя Труденя в поводу. Старик устало присел на телегу:
– Молодец, – нашёл Несмеян силы похвалить внука. – Правильно сделал, что сховался. Шли за нами.
Внук скинул улыбку:
– Кто?
– Ведомо кто, недруги наши. Варяги. Не даёт им покоя капище Белбога. Всё, тудымо-сюдымо, дорогу отыскать пытаются.
– А ты их?..
– Да, – старик опустил голову.
– И что мы им, православные, сделали, что они за нами, как за ворогами, охотятся?
Старик хмыкнул:
– А теперича они себя православными называют.
– Как так? – не понял Горий. – Это ведь мы мир богов наших – Правь – славим, а не они?
– А христиане говорят, что, мол, они Христа своего правильно славят, оттого тоже православные.
– Ну, дают. Как же это можно нашу Правь переиначивать?
– Можно, внучок, можно. Тем, у кого ни чести, ни рода нет, кто от своих богов и предков отказался, им всё можно… Потому как потерянные души.
Возмущённо качнув головой, Гор прижался щекой к морде послушно замершего коня:
– Но ведь наши боги им отомстят, правда, деда? И за моих папу и маму тоже.
Старик помрачнел:
– Отомстят, тудымо-сюдымо. Когда-нибудь. Тёмное время на Руси. Ведуны говорят, на много столетий. Уснёт Русь, забудет славу свою и имена предков, которые Боги наши. И будет спать, пока русичи снова о Макоши и Велесе не вспомнят. Не начнут Белбогу требы носить. А вот как вспомнят, тогда и возродится Святая Русь, новым светом озарится и поведёт за собой все белые народы. Так в Ведах сказано. Но правда эта никому не нужна.
– Что же нам делать, деда?
Дед мягко спрыгнул с телеги:
– К старику идти, тудымо-сюдымо. Он, поди, заждался.
– Трудень с нами пойдёт?
– С нами. Не оставлять же его волкам на поживу.
Несмеян закинул раздутый сидор, в который упаковал шкуру, на плечо. Почесал за ухом жеребца, косившего глазом на травяную подстилку:
– Пошли, а то скоро смеркаться начнёт, а нам ещё топать и топать.
– Деда, а можно твой меч посмотреть? – внук, на ходу накидывая лямки котомки за спину, пристроился сбоку, разглядывая кожаные ножны.
– Почему мой? Твой это меч. – И остановил уже потянувшегося с горящими глазами к оружию внука. – Придём – отдам. А пока, тудымо-сюдымо, у меня побудет.
Горий тяжело вздохнул. Пропустив деда вперёд, зашагал следом. За спиной потянулся к траве непослушный Трудень.
Глава 2
К вечеру вышли на хребет. На высоте метался холодный ветер, а в ямах на северных склонах ещё светлел серый ноздреватый снег. Жара осталась позади, в долине. Придерживаясь за спину, старик опустился на остывший валун. Неспешно развязал сидор. Порывшись, извлёк из него два мятля – домотканых плаща из грубой ткани. Один протянул внуку, второй накинул на плечи. Укутавшись, обвёл взглядом окоём:
– Красота какая!
– Да! – застегнув последние палочки мятля на груди, внук присел рядом. – Дойдём-то скоро?
Трудень, не найдя травы, прошёлся мокрыми губами по камням: может, хоть лишайник какой попадётся.
Внизу бескрайним морем стелилась тайга. Расползаясь по террасам и меняя оттенок на более яркий по мере снижения, лесное море водопадом стекало в долину, а там – у горизонта – дымка постепенно растворяла деревья. Извилистая речушка Илыч прорезала тайгу по всему видимому пространству, деля на две половины: ближнюю и дальнюю. Осиновые, еловые и берёзовые вершины разнообразили почти сплошной сосновый ковёр. По правую руку вырастал из тайги сказочным исполином величественный Горючий камень, его тупое наконечие светлело под низкими облаками в вечернем сумраке. Комары не беспокоили: здесь на вершине их и так мало, а к вечеру на крепком ветру и вовсе пропали.
Дед Несмеян вдохнул полной грудью. Опёршись на валун, не торопясь поднялся:
– Потерпи внучок, до распадка спустимся, там родник, у него заночуем. Ворги здесь уже нет, но я путь знаю, – он оглянулся. – Ночи светлые, не заплутаем.
Горий легко поднялся следом:
– Идём тогда уже.
– Торопишься. Поди, проголодался как волчонок.
– Ну, не то чтобы как волчонок, – смутился парень. – Потерплю.
– Ничё, придём, я кашу сварганю. Осторожней, тудымо-сюдымо, здесь осыпи.
Спускались, как и шли: впереди старик, за ним Горий, ведущий в поводу тормозящего копытами коня. К середине спуска над головами сомкнулись тяжёлые еловые лапы. Разлапистые сосны и неряшливые лиственницы окружили путешественников. Как-то само собой сбавили ход, наслаждаясь тихим лесным сумраком и хвойными ароматами. Десятка через три саженей на каменистом голом плато деревья ненадолго расступились, и Несмеян замер.
– Стой, – он принюхался. – Тудымо-сюдымо, дымом тянет.
Запах поднимался от распадка, где путники собирались переночевать.
Горий тоже повёл носом:
– Вроде пахнет.
– Не вроде, а точно пахнет. Кого это Боже нам на пути послал? Ты, вот что… – Он внимательно осмотрелся, – вон там уступчик проглядывает, в ёлках. Там посидите тихо. А я разведаю.
– Деда, можно я с тобой?..
Закрепляя тюк с кожами на спине жеребца, Несмеян строго глянул на внука:
– А коня на кого оставишь?
Горий покраснел:
