Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
– И не для медиков тоже, – без подвоха заметил корреспондент.
– Дома это растянулось бы на годы. Во-вторых, хотелось сбежать из-под опеки. Там, – девушка вскользь махнула в сторону, – родители ежедневно ждали бы, когда же я, наконец, осчастливлю всех и выйду замуж. Выбирали, какую мне составить партию, особо рьяно этим занялся бы мой отчим. Видимо, я у него на самом деле – камень на шее. Вроде бы неплохой человек, но слишком сильно занят собой. Даже собственные дети ему мешают. Много кричат. Возникший благодаря стараниям родителей муж косился бы: отчего это я хочу работать? И ему не объяснить, что это не каприз сумасбродки, просто я – не хочу ни от кого зависеть! Угодливо смотреть в чьи-то глаза. Терпеть нелюбимого рядом, а позже – ни в грош его не ставить. Ужасный ужас! – ни с того ни с сего разоткровенничалась Изъединова. – Здесь трудно, но зато свобода.
– Безрадостная картина.
– Безрадостная, но верная и привычная.
– Верная и привычная?! – опешил Леонид.
– Да. Мужчины же как дети. За ними вечно нужен присмотр. Особенно, когда у них что-то болит. Так что я здесь.
– Значит, вы сюда приехали повышать мастерство и присматривать за мужчинами?
– Повышать мастерство – первая половина. Про мужчин – так – наблюдение.
– А вторая половина?
– Честно?
– Честно!
– Хотелось увидеть живых жирафов.
– Удивительно. Ради жирафов ехать за тысячи вёрст на край земли, рисковать жизнью…
– По крайней мере, это гораздо приятней, чем слушать глупую трескотню замужних подружек и терпеть глупые ухаживания чванливых молодых людей. Ой, погодите, я совсем забыла! Посидите, я сейчас.
Не дав Леониду возразить, девушка исчезла. Леонид закрыл глаза и подставил лицо целой стайке солнечных зайчиков, которые весело и упорно соскальзывали сквозь кроны деревьев в окно палатки. За брезентовой «стенкой», шепча: «Ещё пару шагов», кто-то грузно прошёл.
Вернулась Софья. Леонид открыл глаза. Сияющая девушка накинула ему на шею белый шёлковый шарф.
– Да что вы? Зачем вы? – застеснялся и засуетился Фирсанов.
– Так ведь доктор прописал! А у меня лежал без дела, – улыбаясь, сказала Изъединова.
– Или слова о «чванливых молодых людях» натолкнули? – стал допытываться то ли Леонид, то ли корреспондент Фирсанов «Невского экспресса».
– Сестра! – раздался зычный рёв Николая Ивановича из глубины палаток.
– Ой! Сейчас всыплет. – И она растаяла, как мимолётное видение.
– Тогда до вечера, – уже в пустоту сказал Фирсанов.
– Ну, привет, филёр! – кто-то шутливо обратился к Леониду.
Он обернулся. Перед ним стоял парень, который когда-то агитировал народ у посольства Нидерландов. На этот раз он был в стандартной одежде бурского ополченца: холщовые брюки, такая же куртка, патронташ через плечо, по бурской моде, и широкополая шляпа. Завершала картину новенькая винтовка Маузера. Агитатор посчитал, что их прошлая встреча даёт право перейти на «ты».
– Табачком не богат?
– Увы, – развёл руки и обезоруживающее улыбнулся Фирсанов.
– А я так очень удивился, увидев тебя здесь. В Петербурге за шпиона охранки принял. С кем воюешь?
– Я не воюю. Я корреспондент «Невского экспресса».
– Фирсанов?
– Да, – удивился осведомлённости собеседника Леонид.
– Почитываем тебя, веселимся.
– Чему?
– Да уж больно романтично у тебя всё происходит, – сплюнув себе под ноги, сказал Владимир. – Красиво, но далеко от правды. Не дай бог, кто-нибудь из молодых дурачков клюнет. Крови не оберёшься.
– А ты старый и умный? – тоже на «ты» перешёл журналист.
– Ну что-то вроде того.
– А чего же тогда здесь?
– Нашего ранило, я его и в лазарет определил.
– Я в глобальном масштабе.
– Масштабно мыслим… Ну-ну. Надо было, вот и приехал, – резко ответил бывший художник, хотя сам затеял разговор. – А что, теперь прописывать меня станешь?
– А зачем? Мне ты всё равно не веришь. Говоришь не то, что думаешь. Рисуешься, хочешь казаться более опытным и значимым, чем ты есть на самом деле. А если приехал за горсткой алмазов, так вообще – примитивный хапуга.
– Это ещё почему?
– Есть такая неистребимая порода людей, которая, вечно потея, считает чужие деньги в чужих карманах, всё на них меряет и никак не намеряется. Всегда завидуют соседу. И сахар у того слаще, и каша наваристей, и дым из трубы жирней. Зависть всегда в обнимку с жадностью ходит. Раз я не могу сделать так же, то он – подлец и негодяй! – распалялся Леонид. – Вместо того, чтобы научиться делать так же – надо у него всё отобрать себе! Себе. Себе! Так проще. Вернее – примитивнее! Но к гробу карманы не приделаешь и в могилу с собой злато с серебром не утащишь! Эти чувства всегда толкают людей на подлость и низость. И никогда – на победу. Победа – это всегда торжество духа! А какое торжество, если отобрал у слабого и залёг, трясясь как осиновый лист, за печку? Или забился, как таракан, в щель? Куцее. Меньше ногтя на мизинце.
– С чего это вдруг?
– Знаешь, как ловят местные мартышек?
– Нет.
– Узкогорлый кувшин и горсть орехов на дне. Та запускает руку, сжимает кулачок, а рука уже не выходит. Ей бы бросить и сбежать. Так нет, орёт, верещит, но кулак не разжимает. Тут-то её и накрывают.
– Но победа она везде победа.
– Победа – да. А грабёж всегда остаётся грабежом и никогда победой не станет. Татаро-монголы выиграли битву при Калке, но на Куликовом хорошо получили. А позже Русь иго и вовсе скинула. И Наполеон при Бородино получил по сусалам. По сусалам! Захват чужого рано или поздно оборачивается поражением.
– Подловил.
– Зависти и жадности безумно мало для того, чтобы, попирая смерть, уничтожать врага, пришедшего на твою землю. Они выжигают жадин изнутри, потрошат их, как рыбу или дичь. Чувства, двигающие завистниками, рано или поздно кончатся, не толкнув их обладателя на что-то мощное, светлое. Увидел, зажегся, побежал, отобрал, а радости – пшик и вонючий парок вокруг. Через два вдоха кончится и останется опустошение, причём больше и страшней предыдущего. Страшные увечья и ужасные сны, вот основная добыча. И что – снова вращать головой, искать кусок пожирней? Животного, звериного в этом много. Такие люди мне не интересны. Жалеть их – только время зря тратить, которого у меня и так в обрез. Мне с ними скучно. А писать о них и подавно. Если всё переложить в слова, может быть и выйдет похоже, но зачем же на грязь, слизь и вонь время и силы тратить? Для некоторых жадность это большое, крупное чувство, полностью заполняющее их душу. И не потому, что оно такое большое, а из-за того, что душонка у них мелкая. Плевком перекроешь.
