Убей фюрера, Теодор - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
За время наших откровений бригаденфюрер наконец заканчивает взбучку Блобелю. Вернувшись к машине, пытается смахнуть пыль с сапог, под рыже-серым налётом блестит зеркальная чернота. С раздражением бросает это дело.
Отто Раш невысокого роста и плебейской внешности, как и большинство «истинных арийцев». Длинных и плечистых «белокурых бестий» намного меньше. Лени Рифеншталь, когда снимала документальные ролики про армию, ещё до Польши, всегда ругалась, что трудно собрать образцово-показательную роту. Раш лысоват, лоб расширил свои владения и на верхнюю часть черепа, оттеснив линию фронта к макушке. Худой, но очень потливый, Раш после каждого гневного взрыва обтирает лысину платком, от жира и пыли его платок напоминает моторную ветошь Маера.
– Вот дерьмо! – костерит он Блобеля. – Даже не занимался толком евреями. Хоронил местных, что расстреляли большевики.
Делаю над собой усилие. Всё же я на службе и должен ежедневно доказывать, что не зря таскаю форму СС. Хотя бы подбрасывая людоедские идеи.
– Повторим как во Львове, герр бригаденфюрер? Где евреев заставили вытаскивать трупы зэков, перебитых отрядом НКВД?
– Дуболом Блобель упустил время. Да и пехотная часть… Словом, устроили цирк, торжественно похоронили эту сволочь, объявили, что москали уничтожили цвет украинской интеллигенции. Но местные в результате проклинали большевиков и русских, а не жидовню.
Западные украинцы… Насмотрелся на них ещё в абвере. После тридцать девятого считают Красную армию оккупантами, вермахт – освободителями. Большинство уже въехало, что у нас нет белых крыльев. Но терпят, закрывают глаза. Делают вид, что так и надо, что всё временно. Ради будущего – Украины для украинцев. Евреи, поляки и русские отправятся удобрять землю, здесь отряды СД постараются и совета у местных не спросят. Но что потом гарные хлопцы собираются делать с арийскими союзниками? Те мало того, что никуда уходить не собираются, так сами кого угодно укатают! И немедленно отправят в расход любого, кто против новой власти, будь он трижды украинец…
Встряхиваюсь. Здравствуй, шизофрения с раздвоением личности! Здесь, под Луцком, за трое суток сгорели тысячи советских танков, два дня назад захвачен Минск, и комсомолец Теодор готов ломать пальцы от ужаса. А пустивший во мне корни Вольдемар фон Валленштайн упивается непобедимостью германской армии. «Укатают…» Только в одном мои ипостаси – советская и немецкая – едины полностью, в ненависти к СС вообще и к СД в частности.
Лёгок на помине, под наши очи заявляется глава местной украинской милиции, морда круглая, красная, блестящая, второй подбородок трясётся поверх ворота. Мешая украинские слова, мне понятные, с малопонятными для него немецкими, рапортует, что «нехристи» в Вульке собраны. Смотрит заискивающе, а в уголках глаз читаю: как вы мне все дороги! Разобрались с большевиками – спасибо, но не задерживайтесь…
Увы! Пыльные колонны топают на восток именно ради того, чтоб немецкий ордунг воцарился здесь навсегда.
Подошедший Блобель качает головой.
– Осмелюсь заметить, герр бригаденфюрер, вряд ли стоит воспитывать в местных дикарях привычку баловаться оружием. Их задача – общий порядок поддерживать. Судить и казнить имеем право только мы, истинные хозяева.
– Да. Начинайте, штандартенфюрер.
Мы снова трясёмся на «Штовере», вторым тарахтит «Ганомаг» начальника зондеркоманды. Милиционер, вряд ли разобравший слово «дикарь», заполз на заднее сиденье, за Маером, и показывает дорогу. Мы едем на север, к монастырю бернардинок, повреждённому взрывами, оттуда поворачиваем направо, в скопление убогих халуп. На узкой улочке вездеход едва протискивается, чуть не задевая за стены длинных одноэтажных бараков.
– Вот он штетл Вулька, жидовский квартал. Глядите, господа, как здесь всё грязно, уродливо, криво… С вашей помощью мы очистим Луцк!
– Что он бормочет? – спрашивает Раш, и Дюбель переводит. Ему, уроженцу славянской страны, легко даются восточные языки.
Враньё сквозит даже через перевод. Столетиями они жили рядом с евреями и как-то уживались, поэтому не верю энтузиазму местных «исправителей». А ещё усмехаюсь наивности пассажира. Снова «мы», а немцы – как бы сторонняя помощь. Абориген не желает понять, что украинцы для рейха рассматриваются только в качестве дешёвой рабочей силы. Никто не делает секрета – вермахт пришёл завоёвывать, а не освобождать. В лоб милиционера не пробивается ужасная в своей простоте мысль: все восточные славяне – расходный материал в избыточном количестве.
Знакомый с аналитикой рейха, я понимаю, что брезгливое отношение к покорённым народам произрастает от самоуверенности. Если только Советский Союз выстоит месяца три, не развалится, как Франция от первого удара, немцам придётся сложнее. Германия попадёт в ловушку Древнего Рима, когда коренных римлян остро не хватало для легионов и в армию гребли рекрутов с оккупированных территорий, менее лояльных к императору. Итог известен. Сейчас будущие призывники вермахта озлобляются от унизительного отношения.
Мы проезжаем штетл насквозь. Улочки его безлюдны. Кого не похватали местные активисты, тот или сбежал, или сидит взаперти и носа не кажет. На восточной окраине Луцка притормаживаем. Два десятка зондеров и столько же милиционеров с винтовками окружили группу людей, плотно сбившихся в кучу. Приглядываюсь. Да, лица в основном семитские.
– Почему с вещами? – вопрошает Раш.
– Так это… сказали им, что в Киев увозят.
Маер переводит, бригаденфюрер впадает в обычное раздражение и снова трёт грязной тряпкой лоб до темечка.
– Знаю это жульё! Им бы только наложить лапы на барахло. Ценности реквизировать в доход рейха! Сколько здесь евреев? Сотня?
– Три сотни, герр генерал! – лопочет наш спутник, уловивший конец тирады. – Дюжина в лесу, ямы копают.
– Сплошной идиотизм. Гауптштурмфюрер! Срочно передайте Блобелю, чтоб без мародёрства. Всё ценное изъять и описать. Быстро! Полдень уже, а ничего не сделано.
Рысью несусь передавать приказ. Скоро звучит команда, евреи выстраиваются в неровную колонну и бредут на восток. В Киев, так сказать. На пути виднеется сосновый лесок.
До чёртиков не хочется возвращаться в «Штовер», слушать брюзжание начальства. Делаю вид, что инспектирую охрану колонны, и топаю со штуцманами на расстоянии крика бригаденфюрера.
Евреи бредут молча, в основном мужчины среднего возраста. С одной стороны, Блобель прав, первыми уничтожая самых крепких, способных постоять за себя, если отбросить их национальную покорность судьбе. С другой стороны, получен циркуляр задействовать еврейскую рабочую силу на благо рейха, пока населённые пункты не будут «исправлены» до последнего иудея. Женщины, старики и дети особого интереса не представляют.
Но есть и целые семьи, бабы ведут за руку деток, а с края дороги и с поля на колонну глазеют украинцы. Разница во внешнем виде разительная, не спутаешь. Евреи пейсатые, бородатые, в ермолках или чёрных шляпах, в жару совершенно неуместных, женщины в тёмных платках. Вся чернота, правда, припорошена пылью. На украинцах непременно что-то светлое или даже яркое, пусть выгоревшее и вылинявшее. Такой вот цветовой контраст, и на его фоне особенно ярко полыхнул красный головной платок среди еврейской мрачной тучи. Девочка, лет семи-восьми на вид, с русой головкой, обернутой в кумачовую косынку, не иначе из декора красного уголка после бегства большевиков, шагает в толпе и испуганно оглядывается вокруг. На запачканной рожице дорожки слёз. Вдруг, встретившись со мной глазами, бежит из строя, не обращая внимания на окрик шуцмана и клацанье затвора. Чёрт её возьми, зачем она выбрала именно меня?! Зачем подбежала и вцепилась в мои пальцы?
– Дядько солдат! Я мамку потеряла! В гостях были
