Убей фюрера, Теодор - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
– Мюллер намекнул мне, что таково решение фюрера…
– Дерьмо собачье! И твой Мюллер прекрасно знает, откуда дует ветер! – граф сам меня отправил к Мюллеру каких-то часов пять назад, за это время тот уже стал «моим». – Это Гейдрих… Он держит меня в руках благодаря документам о твоём превращении из беглого комсомольца в офицера СС. Теперь, протолкнув на обещанное мне место Шелленберга, сделал нас врагами.
– Зачем?!
– Чтобы я следил за Шелленбергом, ожидая его промаха и шанса занять это место после его смещения. Вальтер, скользкая скотина, будет приглядывать за мной. У него всё так, жидовская морда…
Замученный событиями бесконечных полутора суток, я с большим запозданием въезжаю, что «жидовской мордой» обозван сам Гейдрих!
– …Ты не ослышался. Его бабка – еврейка, документы о чисто арийском происхождении подделаны. Жаль, у Шелленберга нет прямого родства с недочеловеками, разве что сестра тёщи замужем за евреем, мелочь, – граф вдруг сбавляет обороты, выболтав лишнее. – Кстати, справка о чистоте крови Вольдемара заготовлена лет пять назад. Рекомендую: посети лебенсборн, сбрось напряжение.
Предложение интересное, но несвоевременное. К тому же породистые арийские кобылки-одиночки, что ждут в лебенсборне столь же чистокровных эсэсовцев для зачатия «ребёнка фюрера», страшноваты портретом. Те, что получше, сами находят пару – если не мужа, то любовника. Поэтому, оставив «дядюшку» наедине с мыслями о коварстве шефа РСХА, я прогуливаюсь до бульвара Унтер-ден-Линден, где открыто излюбленное кафе офицеров СС – «У Кранцлера». Там даже эрзац-кофе пахнет настоящим и на короткое время возвращает бодрость.
Вечер протекает по расписанному сценарию. Квартал в Кройцберге ненавязчиво охватывают люди в штатском из городского управления гестапо, пятеро накапливаются у подъезда. Я подруливаю к парадному на «Хорхе» и стучусь к хозяину: «Герр Байер! Я – Вольдемар фон Валленштайн, друг фройлян Элен. Случилась беда, откройте!» Угрюмый бюргер, по неведомой причине сотрудничающий с Сикрет Сервис, тут же распахивает дверь, но вместо одного гостя к нему вламывается полудюжина, затем – ещё. Смотрит со страхом и изумлением, потом переводит глаза на меня, безмолвно обвиняя в предательстве. Зря, я британской спецслужбе никаких обязательств не давал.
К ночи, когда буквально засыпаю в кресле в новом служебном кабинете, одном на двоих с напарником – нагловатым унтерштурмфюрером, меня навещает Фишер.
– Поздравляю, коллега. С таким рвением, да с первого дня, вы скоро выслужитесь в рейхсфюреры.
Встряхиваюсь. Не помогает.
– Позвольте, не буду вскакивать и орать «Хайль Гитлер».
– Сиди. А лучше – бери служебную машину и кати домой. Скоро у нас прибавится забот.
– Да, шеф.
Он оборачивается в двери.
– Думаешь, прихватили этот детский сад и британская сеть ликвидирована? Готов спорить на месячный оклад, Вольдемар, что ваша группа любителей служила прикрытием. С началом войны за нас взялись профессионалы. Их поймать будет стократ труднее.
Глава 10. Особая группа
– Жить пока будете здесь.
Полина со смущением оглядела уютную гостевую комнатку в квартире Судоплатова на улице Горького, с двумя кроватями и шкафом, на окне – аккуратные белые занавески. Не слишком просторно, но после тюремной камеры – рай на земле.
– Право, неловко…
– Неловко – несвоевременное слово. У меня уже столуется Каминский, вы его помните? Не ночевать же на вокзале! И до площади Дзержинского недалеко.
В Москве жила сестра Полины, о чём, безусловно, знал Судоплатов. Там же находился сын Серебрянских, пока родители ждали своей участи в Лефортове.
– Павлу Анатольевичу виднее, – оборвал дискуссию Яков. – Считайте, что уже расположились. Приступим? Или поедем к вам?
– В наркомат не стоит, – поморщился майор. – Люди там… несколько односторонних взглядов. Нам работа нужна, а не пересуды, отчего двух приговорённых к расстрелу внезапно помиловали. Этот дом охраняется не хуже Лубянки, выше живёт Меркулов. У меня есть сейф. Плевать на мелкие правила, буду приносить необходимые документы. Война всё спишет, когда победим. А мы обязательно победим, я верю! Чего бы это ни стоило. А пока – чаю товарищам!
Хозяйка суетилась вокруг исхудавших постояльцев с землистой кожей, годами не видевшей солнца. Яков даже зажмурился от удовольствия, впившись в пряник…
– Павел Анатольевич! – подала голос Полина. – Про скорую победу, насколько вы серьёзно сказали? Немцы жмут!
Об этом знали даже заключённые Лефортова.
– Жмут. Но совсем не так быстро, как рассчитывали. Вы про графа Нелидова слышали? Понимаю, он попал к нам в руки в конце тридцать девятого. Граф ещё тогда сказал, после польской кампании вермахта: немцы умеют выигрывать только быстро. Накапливают ресурсов месяца на три, максимум – на четыре. Французов успели разделать под орех, с нами нашла коса на камень. Скоро начнут соображать, как выкрутиться из войны на два фронта, – не ожидая окончания трапезы, он свернул на деловую колею. – Пока из вас выжимали соки, мы кое-что смогли в Германии заготовить. Мне приказано возглавить Особую группу при наркоме внутренних дел, фактически восстановить ваш СГОН. Товарищи! Думаем вместе, кого из прежних агентов с коминтерновских времён мы можем снова привлечь – в Германии, во Франции, в Бельгии. Да и в Британии люди не помешают, знать бы, что наши союзники затевают на самом деле.
Через час Серебрянские, утром томившиеся в тюрьме за измену Родине в ожидании лагеря и расстрела, знали систему разведывательных сетей НКВД в Центральной и Западной Европе в самых общих чертах – положение с иностранной резидентурой у военной разведки.
– Павел, что касается старых агентов, у меня большие сомнения относительно Треппера и Гуревича. Оба – евреи, плотно завязанные на Коминтерн. То есть под двойным прицелом гестапо. Предлагаю начать с немцев, легализованных задолго до войны. С тех, с которыми связь утеряна не по их вине. Агенты Брайтенбах и Парис.
Судоплатов распечатал пачку «Беломора».
– О Брайтенбахе я думал. Очень ценный источник был. Все, кто находился с ним на связи, или пропали, подозреваю – арестованы гестапо, или уже здесь.
Серебрянский пожал плечами.
– То есть он скомпрометирован? Павел, а не кажется ли вам, что кто-то из связных испугался арестов в Москве и сбежал? Совсем необязательно, что Брайтенбах – изменник.
– Принято. Доложу Фитину, что нужно заслать человека к Брайтенбаху. А Парис? Кто это?
Выслушав краткую историю ещё одного внедрённого в СС агента, Судоплатов присвистнул.
– Он хороший мальчик, – поддакнула Полина.
– Такой хороший, что завалил нашего, уехал в Германию без санкции начальства, избежал провала, когда его мог выдать перебежчик… Странный кадр. Впрочем, выбор невелик. Пробуем выйти на него тоже.
Обсуждение затянулось до вечера, когда к Судоплатову заглянул Эйтингтон. Увидев бывшего начальника и товарища по секретным операциям, взволновался до глубины души.
Обнялись. Вспомнили расстрелянных – Шапиро, Шпигельгласа, Трилиссера.
Эйтингтон заметил:
– Представь, я даже не сидел. За ликвидацию Троцкого мне знакомство с Тухачевским простили.
– Не простили, – вставил Судоплатов. – Предпочитают не вспоминать. До времени, пока нет нужды.
На столе появилась водка. Выпили, помянули тех, кому не довелось дожить до этих дней. Когда бутылка опустела более чем наполовину, в прихожей раздался звонок.
– Кто бы это ещё? – пробормотал хозяин квартиры. Он приблизился к глазку, от двери энергично махнул рукой жене.
– Быстро в свою комнату!
Она схватила лишнюю посуду, Эйтингтон помог. Когда Меркулов ввалился в столовую на правах соседа и большого начальника, которому немыслимо в чём-либо отказать, там остался только один
