Экс на миллион - Greko
Оказалось, что нет. Этот попался то ли потрезвее, то ли действовал в духе традиций. Заорал на весь зал:
— Кто виноват?
Зал хором, моментально сплотившись:
— Татьяна.
И половина участников разом завела песню:
Нас Лев Толстой журит, журит
И пить нам водку не велит,
Но мы сегодня пьяны.
Кто виноват? Татьяна!
В кармане без изъяна, изъяна, изъяна
Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.
Все пустые кошельки,
Заложены часы…
— А кто виноват? — не унимался стоявший на столе и пытавшийся дирижировать руками студент.
— Татьяна!
Только отпели очередной куплет, в очередной раз обвинив Татьяну во всех бедах, другая компания громко запела свое:
Снег кружится — январь,
В день Татьянин как встарь
По стаканам вино разливается.
Помнишь старый указ в день Татьянин у нас
Всем студентам гулять разрешается.
Конкуренции между спонтанно сложившихся хоровых обществ не вышло. Теперь уже все дружно подхватили, не особо заботясь о слаженности:
Повалился словно столб,
Головой об землю хлоп, —
Ноги сами собой разъезжаются.
Поскользнулся — и в сугроб.
Поцарапал щеки, лоб, —
Ноги сами с собой заплетаются.
От зари до зари, как зажгут фонари,
Все студенты по улицам шляются.
Они горькую пьют, на начальство плюют
И еще кое-чем занимаются.
Новый оратор на столе, а «дирижёр» взлетает к потолку.
— Это стыдно! Стыдно… В такое время праздновать, когда еще не остыли трупы наших товарищей…
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Слазь со стола! — гнали говоруна студенты из тех, кто побогаче или поумнее. — Хватит с нас митингов. Не все в восторге от ваших революций. Нам учиться нужно. Профессию получать…
— Немедленно прекратите! Вы… Вы… Подстилки самодержавия — вот вы кто! Соглашатели!
— Сессию-то сдал, умник?
Жестко тут, я смотрю. Того глядишь подерутся. Дуэль на сосисках или пивной бутылкой по чайнику. Кажется, у них это называется альма-матерь. Или матер?
Не зная, что мне делать, принялся слоняться по залу. Невольно слушал чужие разговоры. Вернее, всего два их варианта. Пьяные признания в любви, звучавшие довольно двусмысленно в сугубо мужском обществе. И сетования, что нет былого бесшабашного веселья в Татьянин день.
Не удержавшись от соблазна, громко процитировал классику невеселой компании, оплакивавшей упадок студенчества:
— Грубый век, грубые нравы. Романтизьму нету.
— Вот! Вот! — завопил взлохмаченный студиоз в съехавшем набок пенсне, размазывая слезы по лицу и тыча в меня пальцем. — Не студент, а понимает!
— Грубый век, — согласились его собутыльники и протянули мне бутылку. — Выпей с нами, собрат!
— Вас ожидают, товарищ Командор, — тихо шепнул мне на ухо незаметно подобравшийся в бурной толпе длинный нескладный юнец с очень серьезным лицом и бегающим взглядом.
Глава 15
Мистер Вася, у вас есть план?
О, как! Нежданно-негаданно заслужил партийную кличку. Глядишь, войду в учебники истории русской революции. Какой-нибудь амбициозный аспирант из ИМЭЛ защитит в будущем кандидатскую диссертацию, посвящённую забытым героям русского террористического подполья, раскопав мое имя. Или еще из какой научной структуры, где в славные советские времена засели профессиональные натягиватели исторической совы на политический глобус. Я-то в курсе, если что, про гнезда фальсификаторов истории. Откуда у меня такие познания? Так матушка моя преподавала в урюпинском техникуме до распада СССР историю партии, пока ее команда Ельцина не лишила насиженного теплого местечка. Вот она тут же и переквалифицировалась в разоблачители бывших коллег — исключительно в рамках кухонных симпозиумов и околоподъездных научных дискуссий. Наслушался от нее в детстве всех видов антипартийной критики, поедая сырники или яичницу с колбасой.
— Выходите на улицу и садитесь в сани с цифрой 17 на борту, — поторопил меня студент.
Кивнул согласно в ответ. Садиться так садиться. Жаль только Ося меня потеряет из виду.
Вышел на улицу. Сразу обнаружил нужные мне сани. В них на месте пассажира уже сидел очередной студиоз. Напряженный как струна. Рыскающий глазами по сторонам, держа руку в кармане. Наверняка, у него там браунинг или что-то вроде того.
— Гаудеамус! — закричал ему, изображая подвыпившего участника праздника, и плюхнулся рядом.
— Трогай! — скомандовал связной Володи и, вынув руку из кармана, пожал мою. Спросил в полголоса. — Вы Командор?
— Собственной персоной, — подтвердил я и накрыл нам ноги овчинной полостью.
Ехали недолго. Остановились у какого-то сквозного проходного двора.
— Вам туда, — кивнул на проход студент. — Выходите на параллельную улицу.
Спрыгнул с саней и, изображая нетрезвого человека, миновал двор. Студент ждал, пока я скроюсь. Видимо, отслеживал, нет ли за мной хвоста. Конспиратор хренов!
Вышел на параллельную улицу. Покрутил головой. И что дальше у нас по программе, господа подпольщики?
Сбоку раздался свист. Я повернул голову и увидел человека в простеньком черном полупальто и серой приплюснутой кепке, совсем не по погоде. Приблизился. О-па! Так это товарищ Володя!
Он махнул мне рукой, предлагая следовать за ним, и скрылся в ближайшем подъезде многоэтажного доходного дома.
Железных дверей с кодовым замком еще не изобрели, так что в подъезд проник без труда. Никаких консьержей или швейцаров. Скромненько, но чисто. Лифта нет. Стал подниматься по ступенькам.
На лестничной клетке меня ждал Володя. Он внимательно смотрел в окно. Даже не повернув в мою сторону головы, протянул мне руку. Я пожал.
— Вроде, чисто. Пошли.
Мы поднялись выше, до третьего этажа. Володя отпер ключом дверь.
— Прошу! — пригласил меня и шагнул первым в квартиру.
Я зашел, прикрыл за собой дверь, оказавшись в полутемной прихожей, ведущей в комнату, залитую светом от спиртовой лампы.
Володя сбросил свое полупальто, повесил его вместе с кепкой на гвоздик. У меня выдался случай рассмотреть его пристальней. Среднего роста, крепкого телосложения, коренастый, в нем сразу чувствовалась какая-то сила. И мускульная, и внутренняя. Синяя рубаха с расстёгнутым воротом, пиджачок — скорее пресненский обитатель, чем интеллигент. Еле пробивающаяся борода и усы — пацан пацаном, если бы не стальные глаза. И голос, сильный и звонкий, и манера выделять интонацией отдельные слова, и располагающая к себе улыбка выдавали в нем природного лидера. Того, к чьим словам прислушиваются. Чьи указания выполняют. Недаром он
