Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев
– Это здорово, – заулыбался Протт и похлопал Эриха по плечу. – Ну, сейчас или позже?
Всем своим видом он давал понять, что лучше не откладывать и выпить прямо сейчас. Чего ждать? Он понюхал еще раз, и на его лице появилась гримаса предстоящего блаженства.
– Давай сейчас, – сказал Эрих.
– Да, уж лучше сейчас, – поддержал его Андреас.
– Я не буду возражать против большинства, – продолжил Протт, – глотки сделаем по старшинству – я первый, за мной Ридель и Кольбах, самый младший. – Он откинул голову назад, прислонил фляжку к губам и сделал затяжной глоток. Кадык у него так и заходил. Он оторвался, облизал губы. – Да, это настоящий «Наполеон»! Французы кривляки, а вот умеют же делать прекрасные напитки. Я был в Париже, красивый город, но еще красивее парижанки. Ты чего не пьешь, Ридель? Заслушался?
Эрих взял фляжку, прислонил к губам, сделал маленький глоток, подержал у рта фляжку и протянул ее Андреасу. Тот тоже прислонил к губам, сделал глотательное движение и вернул фляжку Протту.
– Да, Париж… – вполголоса продолжал Протт и уставился на полную луну. – Там все по-другому. Полно там всяких винных ресторанчиков, кафе, бордели открыты, а какие там бабы! Я там год прослужил, это сказка, камрады. – Он посмотрел на Эриха и на Андреаса. – Есть о чем вспомнить. И наши немецкие марки у них очень ценятся.
Ночь была тихой и спокойной. Ни правоверные христиане на оккупированной территории, ни антихристы на противоположной собственной стороне не старались прервать рождественскую тишину.
Оба друга все основательно обдумали. Они знали, что на расстоянии пятисот метров от них лежат русские. Они тоже зарылись в землю. Между фронтами, на ничейной земле стлался кустарник вперемежку с мелкими елочками, за ними находилась разбитая деревенька с церквушкой, с круглыми куполами, справа лесок, там начинались густые непроходимые чащи. Местность для побега самая подходящая. Да и ситуация складывалась как нельзя удачно. Протт был с ними. Фляжку он наполовину выдул. Оставалось выждать момент.
Собственно, каждый шаг в предстоящей ситуации был расписан. Вот луну заслонили легкие тучки. Унтер-офицер продолжал рассказывать о своих похождениях в Париже. Парни изображали внимание, слушали, не спуская с него напряженных глаз. Стрелки на наручных часах перевалили за полночь. Наступило 25 декабря 1943 года. Тихая рождественская ночь. Эрих медлил и не подавал сигнала. На часах ровно половина первого. Это был то самое время «Х», на которое он назначил побег. Но тут Протт неожиданно стал прыгать с одной ноги на другую.
– Ой не могу больше терпеть, пойду отолью. Ты, артист, подержи мою пушку, – сказал он, – меня уже достало, боюсь не выдержу. – И он засмеялся.
Эрих взял автомат. Протт выкарабкался из траншеи, отошел шагов на десять в сторону и застыл возле березы.
– Это то, что нам надо, Андреас, – шепотом произнес Эрих. – Как только он вернется, спрыгнет в окоп, я передам ему автомат, ты сзади глушишь его прикладом. Бьешь по каске как можно сильней. Связываем руки, я прикалываю ему на спину наш опознавательный знак, разбрызгиваю кругом «кровь», мы выбираемся из траншеи и бежим с тобой на восток. Бежим так, чтобы в ушах только ветер свистел. Понял?
Андреас виновато взглянул на Эриха.
– А может быть, ты ударишь? Я никогда не бил человека.
Эрих показал ему кулак.
– Не дрейфь. На тебя он не подумает, я отдам ему автомат, а ты в этот момент сзади… Пора его выключать. Все, тихо, он идет. Ты начинаешь.
– Ох, как мне полегчало… – произнес унтер-офицер и спрыгнул в окоп.
Эрих протянул ему автомат, и тотчас по каске Протта наотмашь ударил Андреас. Унтер-офицер не издал ни единого звука, прислонился к деревянным обшивке и также беззвучно повалился на землю. Эрих вставил в хлястик его шинели белый лист бумаги с намалеванной по-русски фразой «Смерть фашистам!», «пришил» к шинели той русской финкой из вещмешка. Руки связывать не стал. Они взяли его автомат и выползли.
Тишина. Андреас разбрызгал жидкий свекольный мармелад, бросил помятый походный котелок. Они поползли, изображая, что их тела волокли русские. Потом встали.
– Теперь бежим, Андреас, бежим!
Они мчались как угорелые, только ветер свистел в ушах. Чем ближе к русским, тем быстрее скорость. На ходу выбросили все три автомата и, проскочив ельничек, закричали коряво по-русски, что было мочи:
– Русские, мы сдаемся! Русские, мы сдаемся!
Эрих и Андреас вытащили из карманов приготовленные листовки и продолжали кричать, повторяя, как заведенные:
– Русские, мы сдаемся!
На русской стороне в небо взлетела осветительная ракета, за ней красная. На немецкой стороне застрочил пулемет. Прозвучали отдельные выстрелы. Подключились автоматы с обеих сторон. В общем, передовая ожила. Андреас застонал:
– О Боже, в меня, кажется, попали.
– Держись, парень, – Эрих вспомнил Вилли, его ранение, подхватил своего товарища и потащил за собой. – Потерпи, еще только несколько шагов – и мы спасены!
Впереди замелькали фигуры в белых маскхалатах, в руках автоматы, наставленные на них, желтый свет фонариков, зазвучали незнакомые голоса. И вот наконец послышалась команда по-русски, которую они выучили и ждали:
– Стой! Руки вверх!
Эрих, уже потеряв дыхание, сунул в руку первого подошедшего солдата листовку. И буквально свалился с ног. Он не мог отдышаться. Андреаса подхватили подбежавшие люди в белых маскхалатах. Они о чем-то негромко поговорили между собой и потащили обоих немцев в лес.
Сзади автоматы и пулеметы строчили, не переставая, в небе засветились новые сигнальные ракеты, тотчас подключились тяжелые орудия. Спокойная рождественская ночь кончилась. Но выстрелы с той, с западной стороны уже никого не могли достать. Эриха и Андреаса уводили подальше от передовой, в безопасное место.
В лесу Эрих увидел накрытые белой сеткой орудия, копошившихся возле них солдат. Их подвели к большой крестьянской избе, из трубы которой вился светлый дымок. Все окна были занавешены, но сквозь щели пробивались тонкие полоски света. Наверное, это был штаб. Часовой с интересом уставился на приведенных немцев. Со скрипом открылась дверь.
Они вошли в просторное помещение, в нем было тепло, даже жарко, гудела белая печка. На стене портрет какого-то усатого человека в военной форме. Кто это, мелькнуло у Эриха в голове, Сталин? Но он разве усатый? На столе несколько полевых телефонов. У стен простые скамейки. Три человека в военной форме повернулись в сторону вошедших. Эриху пододвинули табурет. Он буквально свалился на него, ноги не держали. Андреаса подвели к скамейке, он сел и прислонился к стене. Глаза закрыты, лицо бледное. У двери встал часовой с винтовкой.
Прибежавшая девушка, в военной форме,
