Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев
«Ну вот, – подумал Эрих, – начинаются моральные проповеди».
– Мне кажется, Андреас, этот вопрос должны решать сами мужчина и женщина. Как им лучше, так они и делают. Церковь не имеет права вмешиваться в личную жизнь.
– Пусть будет по-твоему, Эрих. – Андреас свел, как для молитвы, обе ладони вместе. – Церковь не вмешивается, но она поучает, рекомендует. Церковь накопила многовековой опыт соблюдения нравственности. И для нас, церковников, такое сожительство невозможно. Это правильно. Но, повторяю, в обществе должен быть оплот чистоты и безупречного поведения. И таким оплотом является церковь. В любом случае в моей душе нет цинизма, нет ничего плотского во взгляде на девушек.
Они помолчали. Потом Андреас не выдержал и задал вопрос, который его, видимо, особенно взволновал:
– Ты поддерживаешь с ними связь, ну, переписываешься?
– Нет.
– Почему?
– Слушай, Андреас, не так все просто…
– Получается, что у тебя было много девушек?
Эрих вздохнул.
– Да, были.
– Значит, ты, это как бы…
– Бабник, – твердо закончил Эрих.
И они оба рассмеялись.
Чтобы перевести разговор в другое русло, Андреас попросил Эриха рассказать о театре. Вспомнить какой-нибудь эпизод. Смешной, печальный.
Эрих задумался. В его театральной жизни было всякое. А если рассказать о постановке пьесы Гёте «Клавиго»? Он не столько смешной и печальный, сколько поучительный. Его настолько захватила возможность вспомнить этот эпизод, что он решил изобразить его в лицах.
18. Похороны Бомарше
В мае сорокового, как раз накануне вступления немецких войск во Францию, в театре стали репетировать пятиактную драму Гёте «Клавиго», героем которой был французский писатель Бомарше. На премьеру помимо бургомистрата Франкфурта обещали прибыть представители Немецкой государственной театральной палаты из Берлина.
Эрих принялся читать даровитого классика. Гёте сочинил свою пьесу «Клавиго» в 1774 году. В ней был отражен реальный случай, когда французский драматург Бомарше попытался защитить честь своей сестры Мари, которую обманул испанский журналист Клавиго, обещавший на ней жениться. С этой целью Бомарше прибыл в Мадрид, но все его усилия оказались тщетны.
Постановка этой драмы немецкой публике нравилась. Насолить французам, извечным врагам немцев, одно удовольствие. С того времени драму ставили на разных сценах Германии, тогда же утвердилась и ее слава как выдающегося немецкого драматического произведения.
Репертуарному совету театра профессор Ламмер предложил на роль главного героя – испанского журналиста Клавиго – Эриха фон Риделя. Роль Мари Бомарше оставалась вакантной. И тут из Кельна вернулась Луиза Блюм, где она пыталась выступать в оперетте. Но из этой попытки у нее ничего не вышло – надо развивать голос, оттачивать пластику движений… Они заставляют целый день танцевать в репетиционном зале, ножку вверх, ножку вниз, пируэт. Один раз она упала… С нее достаточно. Блюмхен вернулась в родные пенаты и предложила свою кандидатуру на роль Мари.
Профессор Ламмер был в раздумье. Все-таки Блюмхен не трагедийная актриса. Ей бы играть в водевилях. Она любит петь. Но выбора не оставалось, остальные актрисы были заняты в других постановках, да и возраст у них… Он вынужденно согласился.
На первый разговор о пьесе были приглашены Эрих и Луиза. Профессор Ламмер спросил обоих, читали ли они «Клавиго»?
– Я читал, герр профессор, – ответил Эрих.
– Браво! Это правильный выбор, мой юный друг. А вы, Луиза, знакома ли вам эта пьеса Гёте?
– Конечно, герр профессор, – жеманно ответила Блюмхен. – Со школьной скамьи.
– Значит, вы хотите сыграть соблазненную Мери?
– Безусловно.
– Надеюсь, Луиза, что вы справитесь с этой ролью. Но вам придется основательно попотеть, чтобы из немецкой фрейлейн перевоплотиться во французскую мадмуазель.
– Это почему же?
– Ваши прекрасные габариты, извините, Блюмхен… Они не совсем соответствуют тому образу, который создал великий Гёте.
– Ах, Гёте, я делаю реверанс перед его величием, – Блюмхен сделала книксен. – Писал-то он в восемнадцатом веке, а играем мы в двадцатом. Взгляды на женщин со временем тоже меняются, герр профессор. И сегодня в моде пухленькие. Немцы таких любят, а всяких худосочных любят французы. Уж мне поверьте.
– Не забывайте, фрейлейн Блюм, что мы должны воплотить дух эпохи, а не сегодняшний день.
– Ну да, понимаю, – продолжала сопротивляться Блюмхен, – ставим старомодную пьесу, которая никогда не имела настоящего успеха у просвещенной публики.
– Фрейлейн Блюм, если вам не нравится пьеса, я могу передумать…
– Все, все, – заголосила Блюмхен, – беру свои слова обратно. – Она тотчас игриво втянула щеки, и благочестиво, как для молитвы, сложила руки. – Я похудею, стану дохлой костлявой француженкой. Мне очень нравится эта старомодная безмерно сентиментальная драма.
– Итак, друзья, – не обращая внимание на причитания Блюмхен, захлопал в ладоши профессор Ламмер, – переходим на сцену. Поработаем там. Возьмите репетиционные тетрадки, откройте на пятом акте. Роль Бомарше исполнит актер ведущих ролей Йозеф Хаммер.
– О Боже, – всплеснула руками Блюмхен, – такого пузатого братца мне только не хватало.
На сцене было темно. Наконец зажгли два слабых прожектора. Профессор вместе с ассистентом расположился в темном партере.
– Итак, пробуем заключительный акт, пятый. Клавиго в плаще со шпагой в руке появляется на улице. Блюмхен, извините, за отсутствием актера, который будет играть слугу, исполните пока его роль. Возьмите в левую руку подсвечник, это будет ваш факел. Начинаем!
«Клавиго: Что это за факелы?
Слуга: Похороны. Идемте, сударь.
Клавиго: Дом Мари. Похороны! Смертный ужас объемлет меня. Поди, узнай, кого хоронят?
Слуга: Они хоронят Мари Бомарше.
Клавиго: Зачем ты повторяешь это, предатель? Зачем повторяешь слова, точно громом поразившие меня, потрясшие до глубины души?
Слуга: Тише, сударь, пойдемте! Подумайте, какая опасность вам грозит!
Клавиго: Убирайся к черту! Я остаюсь!»
В этом месте Блюмхен не выдержала и подала голос.
– Ну и пьеса! – выкрикнула она в темноту зала и замахала своей тетрадкой, как веером. – Я не сказала еще ни одного слова, а меня уже хоронят! Герр профессор, это как понимать?
– Фрейлейн Блюм, не надо роптать. У вас все впереди. Оживете. Я вам сказал, что до прихода Хаммера мы сыграем без вашего участия. Продолжаем. Ваш монолог, Эрих.
«Клавиго: Мертва Мари, мертва. Факелы – скорбные спутники ее! Нет, это всего лишь морок, ночное видение, что, точно в зеркале, показывает мне, чем кончатся мои измены! Еще не поздно! Еще есть время! Я весь дрожу, сердце замирает от ужаса. Нет! Нет! Ты не можешь умереть! Я иду к тебе!»
– Стоп, хватит. – Профессор захлопал в ладоши. – Эрих, вам надо придать своему голосу больше скорби. Вы должны страдать, а не читать текст. И двигаться надо, а не стоять изваянием. Попробуем еще раз…
– Ну и текст, – вполголоса произнесла Блюмхен. – Одни слезы. У меня их столько нет. И что, мне придется еще в гроб ложиться?
– Фрейлейн Блюм!
