Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев
– Я с тобой не согласен, Андреас. – Эрих тоже завелся. – В Средневековье это были вопросы веры, они всегда решались мечом. Кто сильнее, тот и прав. У нас в Германии твои хваленые евреи захватили ключевые финансовые посты, доминировали в культурной сфере! Они становились силой. Вот поэтому мы их просто вытеснили. Вытеснили! Немцам немецкое.
– Ох, не правы вы, Эрих… А если французы начнут проводить такую же политику – французам французское, а немцы вон из наших городов? Вспомните, французы изобрели гильотину и стали рубить головы вполне профессионально. Палач сделался уважаемой профессией. Почему никто не выгоняет палачей? Потому что их защищает государство. А кто тогда государство в таком случае? Насильник! У каждой нации и народности есть свои пристрастия. Богу богову, а кесарю кесарево. Но народы не должны враждовать только потому, что они разные. Разнообразие – это украшение мира.
Они замолчали. На коммутаторе одна за другой ярко вспыхнули красные лампочки. И замигали. Как будто подслушивали. По их расположению Эрих знал, что звонили из штаба полка. Андреас переключил штекеры, сделал вызовы. Лампочки стали светиться слабее. Командиры разговаривали, обсуждали обстановку, отдавали приказы. А их подчиненные на коммутаторе вели такие философские беседы, за которые обоих могли отправить под трибунал, к палачам в гости. На гильотину! Вот все лампочки погасли, официальные разговоры закончились. Андреас повернулся к Эриху.
– Там, где нет Бога, единственным условием для счастья остается способность забывать. Это сказал Фридрих Ницше. А забывчивость всегда ведет к вседозволенности.
Эрих не отвечал. О чем спорить? Так можно прийти к очень неутешительным выводам.
– Значит, вы не верите в Бога? – не успокаивался Андреас.
– Нет, – пожал плечами Эрих. – У меня давно исчез интерес к религии. Я считаю, что все эти химеры, божеские и дьявольские, рождаются в голове человека. В реальной жизни ничего этого никогда не было. В моем родном городе монах-доминиканец Тецель продавал индульгенции, спасавшие от прошлых и будущих прегрешений. И заработал на этом кучу денег! Вот тебе и святой отец.
– Против таких и выступил Мартин Лютер, потому-то и появился протестантизм.
– Мне все едино – католики, протестанты…
– Вы отъявленный материалист и отвергаете все духовное?
– Наоборот, я очень духовный. Я люблю людей. Но не всех. Война заставила меня глубоко задуматься. Чего стоят идеи, под знаменем которых люди идут убивать друг друга? История христианства – это тоже история кровавых войн. Но только с крестом в руках. Вспомни походы крестоносцев.
– И потому вы не ходите в церковь?
– Нет. Не потому. Для меня церковь, это как музей, как исторический памятник, который сохранил обряды прошлого. Зачем ходить туда каждый день? Я люблю слушать органную музыку. Иногда можно послушать интересные проповеди.
– А сами вы кто по профессии? – поинтересовался Андреас, и его щеки снова покрылись румянцем.
– Я? – Эрих сделал паузу. И закашлялся. Ему почему-то впервые стало стыдно произнести, что он театральный актер. Это как фигляр, кривляка, комедиант, смешитель публики, что ли. И он не способен на большее? – Я, Андреас, профессиональный театральный актер, из Франкфурта-на-Одере, а мой отец настройщик роялей, учитель музыки.
– О, в некотором роде мы с вами близкие духовные лица. У каждого своя паства. У нас – прихожане. У вас – любители искусства, так ведь?
– Да, похоже, на это.
– Я хотел бы остаться с вами в одной смене, – предложил Андреас, – если вы не возражаете. – Он снова заходил по блиндажу. – Мне с вами интересно. Надеюсь, вы на меня не обиделись?
– Нет, ни в коей мере, – сказал Эрих. – Вы человек духовный, мыслящий, а это меня устраивает. Я согласен. Думаю, что старший фельдфебель возражать не будет. Но только при одном условии, – Эрих внимательно посмотрел на Андреаса. – Все, о чем мы с вами тут говорим, что обсуждаем, должно оставаться исключительно между нами. И вполголоса!
Андреас протянул ему руку.
С того вечера они почти всегда вместе отправлялись на дежурство, ночевали в одном блиндаже и также вместе ходили в караул на охранные посты, спускались в траншеи, следили за неприятелем в стереотрубу, бегали с телефонными катушками. Но, оставаясь наедине, обсуждали массу житейских тем.
Однажды на очередном ночном дежурстве на коммутаторе, когда, казалось, все интересные темы были исчерпаны, речь впервые зашла о девушках. Эрих решил поделиться с неопытным Андреасом своими сердечными секретами. Он вытащил из кармана кителя фотографию Альмут Вагенхаус, хотел достать фотографию Блюмхен, но воздержался. Положил снимок перед собой. Андреас тотчас попросил показать ему. Он с любопытством стал вглядываться в лицо.
– Это твоя невеста? – с придыханием в голосе негромко спросил он.
Эрих на мгновение задумался. В качестве подруги Альмут его вполне устраивала. А вот в качестве невесты? Едва ли. Замужем, старше его на пять лет. Да и вообще после окончания войны он не строил никаких планов в отношениях с ней. Она писать ему перестала, он в отпуске не ездил в Дюссельдорф. Зачем?
– Нет, это не невеста. Это моя хорошая знакомая, подруга. Мы вместе играли в водевиле в Дюссельдорфе. Целовались, но речи о совместной жизни не вели.
Андреас согласно качал головой.
– Красивая, – произнес он и повернулся к Эриху. – А я ни разу не целовался с девушками. С Эвелин мы только держались за руки.
– Не беда, поцелуи будут, – с улыбкой произнес Эрих. И протянул ему фотографию Блюмхен.
– А это еще кто? – удивился Андреас.
– Это? Это Лили Марлен. Нет, шучу, это Луиза Блюм, или Блюмхен в нашей театральной среде. Мы в городском театре Франкфурта-на-Одере вместе играли в разных спектаклях, – ответил Эрих. – Но и Луиза не была моей невестой. – Он засмеялся.
– Прости, Эрих, но ты с ними… спал? – Андреас как-то настороженно посмотрел на Эриха.
– Конечно, спал, как же без этого. Разве это запрещено?
– Но по законам церкви добрачное сожительство считается грехом.
– Хорошо, что я не хожу в церковь, – с удовлетворением произнес Эрих, – не нарушаю религиозных запретов.
– Я не понимаю, как может девушка отдаваться молодому человеку, не будучи связана с ним узами брака? – Андреас встал и, по привычке рассуждать вслух, заходил по блиндажу. – Это не просто греховно, это освобождает молодых людей от родовых
