«Уходили мы из Крыма…» «Двадцатый год – прощай Россия!» - Владимир Васильевич Золотых
Вечером ледокол «Гайдамак» вернулся из Керчи, присоединившись к ожидавшей его на Феодосийском рейде эскадре Врангеля. Можно было подводить итоги беспримерной эвакуации. Как отметил в своих мемуарах П.Н. Врангель, «на 126 судах вывезено 145 693 человека, не считая судовых команд… Огромная тяжесть свалилась с души. Невольно на несколько мгновений мысль оторвалась от горестного настоящего, неизвестного будущего. Господь помог исполнить долг. Да благословит он наш путь в неизвестность…»[335].
В половине второго ночи 4 (17) ноября крейсер «Генерал Корнилов» и другие корабли снимаются с якорей и идут вдоль берега по направлению к Севастополю, чтобы около южной его оконечности повернуть по направлению к Константинополю. Шли в кромешной тьме. «В нескольких шагах ничего не видно, – вспоминал очевидец этого перехода К. Тимофеевский. – Раздаются гудки и мерный звон колокола. Точно набат… Как тоскливо, точно похоронный звон. Какие-то мрачные мысли лезут в голову. Что впереди? Куда, зачем? Действительно чем-то погребальным веет от этого звона и непроницаемой завесы. Как-то сыро. Может быть, это действительно хоронят Россию? Может быть, никогда и не суждено нам ее увидеть снова? В далекие, неведомые чужие края, неизвестно на какие лишения…»[336].
Солнечным утром 4 (17) ноября корабли врангелевской русской эскадры достигли южной оконечности Крыма и развернулись здесь, взяв курс в открытое море, на Константинополь. «Едущие облепили борта и в последний раз смотрят на берега Крыма, наслаждаясь чудесным видом южного побережья, – отметил в дневнике офицер штаба Врангеля, находившийся в это время на крейсере «Генерал Корнилов». – …На небе ни облачка. Легкий ветерок. Слегка прохладно. Вот виднеется Ялта. Спустя некоторое время различаются вершины Ай-Петри, Байдарские ворота, далеко позади вершина Могаби. Где-то далеко виднеется смутно Балаклавская бухта. Там Севастополь еще так недавно столица Южной России, оплот армии. Как-то странно, непривычно и даже жутко подумать, что теперь там льется невинная кровь, что торжествующие победители «мстят» своим бессильным врагам. Садится солнце. Быстро темнеет. Все жаждут посмотреть на последние уже туманные очертания родной земли… Спустилась ночь… Темно… Уже ничего не видно за кормой, но все же никто не сходит вниз, все продолжают смотреть в темную даль. На душе тоскливо… Прощай, Россия…»[337]. «Месть» со стороны большевиков, о которой писал штабной офицер А.А. Валентинов, как показало ближайшее будущее, была кровавой и чудовищно-средневековой…
Генерал Врангель до последнего стоял на палубе, вглядываясь в темные очертания крымских берегов. «Спустилась ночь. В темном небе ярко блестели звезды, искрилось море. Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний… Прощай, Родина!», – записал он на последней странице своих «Воспоминаний»[338].
Часть офицеров Русской армии во главе с генерал-лейтенантом Я.А. Слащевым-Крымским решительно не хотела признать очевидное поражение и требовали от Врангеля продолжить борьбу, высадив десант в тылу красных, «победить или умереть». На нервную телеграмму Слащева Врангель ответил коротко: «Желающим продолжать борьбу предоставляю полную свободу. Никакие десанты сейчас, за неимением средств, невыполнимы. Единственный способ – оставаться в тылу противника, формируя партизанские отряды. Если генерал Слащев решится на это – благословляю его на дальнейшую работу»[339].
Однако Слащев, трезво оценив сложившуюся обстановку, раздумал «спасать родину или умереть» и, погрузившись на ледокол «Илья Муромец», эвакуировался 31 октября (13 ноября) в Турцию. Не ужившись в эмиграции с недавними соратниками, генерал Слащев через матроса Баткина наладил связь с чекистами, был амнистирован и вернулся в Советскую Россию 3 ноября 1921 года на катере в результате спецоперации чекистов. Его приняли на службу в РККА, и он читал лекции по тактике на стрелково-тактических курсах усовершенствования командного состава РККА «Выстрел». 11 января 1929 года Слащева застрелил на пороге собственной квартиры курсант Московской пехотной школы Л.Л. Коленберг, мстя «Слащеву-вешателю» за гибель своего брата в Крыму. В художественном фильме-эпопее «Бег» Слащева под именем генерала Хлудова прекрасно сыграл актер Владислав Дворжецкий.
Оставленный белыми Севастополь совершенно изменил свой вид. «На улицах Севастополя царила зловещая тишина, – писал об этом времени журналист Григорий Раковский в своей книге «Конец белых». – Оживление наблюдалось лишь в районе вокзала, куда вливался беженский поток. На самом вокзале – ни души. Зеркальные поезда… Около них – груды винтовок, пулеметы, брошенные второпях чемоданы… Жители попрятались… Они переживали страшные часы. Проходя по Нахимовскому проспекту, можно было видеть массу битого стекла, Разбитые окна магазинов напоминали о погроме. Из окон выглядывали испуганные лица. Иногда, торопливо втянув голову в плечи, через улицу перебегал местный абориген. На базаре – несколько раскрытых ларьков. Десяток яиц стоит 75 000 рублей… Дорога к бухте была усеяна патронами, револьверами, тачанками без хозяев»[340].
Навстречу приближающимся красным кавалеристам из Севастополя с белым флагом вышли представители городского самоуправления, надеясь договориться с красным командованием о мирной передачи власти и предотвращения бесчинств и грабежей.
К сожалению, не все желающие смогли эвакуироваться из Севастополя. Успевший разместиться с детьми на французском крейсере «Вальдек Руссо», благодаря протекции эмиссара французского правительства и разведки майора французской армии Зиновия Пешкова, член 1-й Государственной Думы России и председатель земской управы Таврической губернии В.А. Оболенский вспоминал: «По бухте шныряли лодки с запоздавшими беглецами. Подъехав то к одному, то к другому отходящему пароходу, они молили взять их с собой. Но эвакуация закончилась, и пароходы равнодушно проходили мимо… Наш броненосец подобрал нескольких из этих несчастных людей, которым в Севастополь уже возврата не было»[341].
За исключением погибшего 9 (22) ноября от шторма старого эскадренного миноносца «Живой» который из-за отсутствия топлива шел на буксире с двумя сотнями чинов Донского офицерского полка, все
