Алексей Мишагин-Скрыдлов - Россия белая, Россия красная. 1903-1927

А.Н. Мишагин-Скрыдлов

Россия белая, Россия красная

Часть первая

Глава 1

ПРОШЛОЕ

Когда я был совсем маленьким, мне запрещалось трогать альбомы, лежавшие в большой гостиной.

В шесть лет меня к ним допустили; скоро они открыли свои секреты, но тем не менее не потеряли в моих глазах своего престижа. Их содержимое, теперь хорошо знакомое мне на ощупь и на вид, оставалось полным магии. Я так мечтал об этих альбомах, прежде чем открыть их, что, перелистывая их страницы позднее, всегда находил между строк следы моих давних мечтаний. Даже сегодня, когда они представляют едва ли не все, что осталось от прошлого, более счастливого для меня, нежели настоящее, раскрывая их вновь, я не могу сдержать, пускай ребяческую, дрожь предвкушения.

Меня восхищал сам их вид. Лежавшие в большой гостиной альбомы были огромны. Они казались еще толще из-за своих роскошных переплетов, сделанных из кожи, гладкой или с узорами и как-то удивительно благоухающей, а на них извивались диковинные звери и драконы в японском стиле, представлявшие собой позолоченные или бронзовые аппликации.

Эти тома всегда лежали на столе в главной гостиной, где бы ни находилась моя семья – в губернаторском дворце или в нашей квартире в Петербурге. Даже в поездках в деревню, а позднее в наших скитаниях они устанавливали связь между нашими жилищами. Моя сестра во время бегства из советской России смогла взять их с собой.

Содержимое этих альбомов, количество которых с годами увеличивалось, представляло собой историю моей семьи. Газетные вырезки, письма, телеграммы, фотографии, официальные документы (грамоты, указы), вплоть до меню званых ужинов. Все эти документы фиксировали наиболее памятные моменты из жизни моих родителей, в первую очередь из военной карьеры отца.

В тот момент, когда альбомы впервые были открыты для меня, его карьера уже далеко продвинулась, ибо к моменту моего рождения отцу, который женился поздно, было под шестьдесят[1].

Его имя прогремело в России в 1877 году благодаря подвигу, точный рассказ о котором я нашел в хранившейся в одном из альбомов газетной вырезке.

Произошло это во время Русско-турецкой войны; чтобы понять значение этого эпизода, необходимо дать представление о той эпохе, когда средства ведения войны, как материальные, так и тактические, сильно отличались от тех, какими они стали пятьдесят лет спустя. Вспомним, что дальнобойных орудий не существовало, пулеметы стреляли лишь на короткую дистанцию, а подводных лодок еще не было.

Мой отец был в то время капитан-лейтенантом. После начала военных действий его перевели на Дунай. В задачу русского флота входила установка мин на всем течении реки, чтобы не позволить противнику использовать ее как средство сообщения.

Неожиданно он узнал, что турецкий корабль вошел в устье, а на помощь ему движутся другие корабли. Таким образом, они могли закрыть русскому флоту выход в Черное море. Какой бы простой ни показалась эта ситуация нам сегодня, она тем не менее была для русской флотилии критической, даже трагической. Среди команд начала распространяться паника. Был день, в светлое время суток атаковать турок внезапно было невозможно. Тогда мой отец с полным хладнокровием задумал дерзкий план, которым поделился со своими товарищами, офицерами Шестаковым и Дубасовым, согласившимися рискнуть вместе с ним. Отец получил разрешение командующего, и трое офицеров взяли самый быстроходный паровой катер из имеющихся, который, впрочем, не был предназначен для ведения на нем боев.

Русские корабли сгруппировались на открытом месте, и их экипажи следили за тем, как маленький катер мчится на турецкий корабль. Под градом пуль, обрушенных на него турками, катер продолжал нестись вперед. Наконец, почти возле борта турецкого корабля, мой отец сбросил мину замедленного действия, и катер, развернувшись, возвратился к русской эскадре. Только тогда обе стороны поняли, что дерзкое предприятие увенчалось успехом. Русская эскадра разразилась криками «Ура!». Троих израненных офицеров подняли на борт.

Турецкий корабль, словно побежденный такой безумной храбростью, после короткой заминки поспешно ушел в море, опасаясь, что мина взорвется в любой момент. Устье было освобождено. Русскому флоту осталось лишь дождаться, когда мина взорвется, а затем выйти из реки.

Этот выход и дальнейшие боевые действия на море были в то время расценены как начало русской победы в войне. Тогдашний царь Александр II лично приехал в госпиталь, где лечили капитан-лейтенанта Скрыдлова. Прямо на больничной койке молодой офицер получил из рук самого императора орден Святого Георгия.

С этих событий начались слава, военная репутация, авторитет и влияние человека, которого причудливые повороты судьбы водили от высоких почестей до последних степеней нищеты.

В другом альбоме, завораживавшем меня в детстве, я нашел отчеты о свадьбе моих родителей. Статья, опубликованная в номере «Голоса» от 25 января 1891 года в разделе светской хроники, начиналась следующим абзацем:

«20 января 1891 г. в Санкт-Петербурге, в часовне Министерства двора и уделов, состоялось бракосочетание капитана Скрыдлова, сына предводителя дворянства Скрыдлова и его супруги, урожденной княжны Мишагиной, с Ольгой Леброк, дочерью полковника Леброка, адъютанта великого князя Николая Николаевича Старшего, и его супруги, урожденной баронессы Нолькен».

Далее следовал подробный отчет о церемонии и последовавших за нею празднествах, с перечислением присутствовавших, в первых рядах которых были его императорское высочество великий князь Алексей Александрович, генерал-адмирал Императорского флота. Их императорские высочества великий князь Павел Александрович с супругой, великой княгиней Александрой, представляли Его Величество короля Георга Греческого, их тестя и отца, который согласился быть посаженым отцом капитана Скрыдлова. Посажеными родителями невесты были его императорское высочество герцог Лейхтенбергский и г-жа Бенардаки, сестра моей матушки.

Я появился на свет более чем через десять лет после этой свадьбы, воспоминания о которой всегда казались мне весьма далекими. Стоит ли говорить, что сейчас блеск всех этих балов и праздников потускнел еще более?

Уже упомянутый титул князя Мишагина я должен был унаследовать через несколько лет в силу обычая, существовавшего тогда в русских аристократических семьях, от моей бабушки по отцовской линии, которая была последней княжной Мишагиной. Семья эта происходит со Смоленщины; мой дед Скрыдлов, муж княжны, был предводителем дворянства Смоленской губернии. В подобных случаях, чтобы не угасла фамилия, царь специальным указом разрешал передачу титула и фамилии по старшей мужской линии в потомстве последней в роду княжны[2].