Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
– Сначала англичан побьём, потом я алмазы пойду добывать, – доверчиво поверял свои сокровенные мысли и тайны Пётр.
– А почему англичан, а не буров? – задал провокационный вопрос бывший студент.
– Так это же их земли! Несправедливо просто! – искренне удивился Цыганков. – Слыхал, что за год труда в Кимберли можно большие деньжищи поднять.
– А можно и без штанов остаться, – без улыбки предположил Владимир.
– Можно, – белозубо скалясь, соглашался Цыганков, – но со мной у них этот номер не пройдёт.
– У кого у них?
– У этих, – на броске с выдохом ответил Пётр и дёрнул вверх головой. А о ком идёт речь – поди догадайся.
– А деньги на свадьбу, что ли, копишь? – после паузы, вызванной броском очередной порции угля, предположил Семёнов.
– Кабы так, то я бы тут пуп не рвал. Бабьё – дело приходящее. Сегодня есть, завтра нет. Ты их в дверь, а они в окно. А я у себя один. Из-за баб заморачиваться – сам с ума спятишь. Тут глобальнее задача стоит, – козырнул словом Цыганков и замолчал, погрузившись в свои думы.
Владимир прерывать его мыслительный процесс не стал. Некоторое время ребята молча, лопата за лопатой, бросали уголь в топку.
– Я учиться хочу, – самостоятельно прервал молчание тавричанин.
– Правильно придумал. И какую профессию хочешь получить?
– Юристом буду. Адвокатом.
– Кого защищать станешь?
– Своих же рабочих. Ну и деревенских тоже, – неожиданно засмущался Пётр. – Их ведь на каждом шагу обманывают. То купец, то хозяин фабрики, то помещик. Там не додадут, тут обсчитают. А я буду бить богатеев их же оружием. Деньгой.
– То есть справедливо и верно распределять финансовые потоки?
Видимо, Пётр не всё понял, но на всякий случай согласно кивнул.
– Тогда тебя надо быть экономистом.
– Это зачем?
– Зная, откуда берётся капитал и как он движется, ты сможешь пресекать обман. А в лучшем случае, заставишь деньги работать на себя или хороших людей.
– Да? – засомневался Цыганков и замолчал до конца вахты.
Уставали оба сильно, поэтому расползались по кубрикам и засыпали.
– Согласен. Ты прав, – сразу после того, как они заступили на следующую вахту, без предисловий и длительных подходов продолжил их предыдущую беседу Цыганов. Такая манера – с места в карьер – скорей всего была следствием не утихающего внутреннего разговора или спора.
Владимир сначала даже не сообразил, о чём это он.
– Пойду на экономический. А пока суд да дело, кого прочесть надо?
– Так я этим совсем не интересовался. Я же художник.
– Плохо, – неожиданно обозлился Пётр. – Художник от слова «худо».
Дальше они метали уголь молча. Цыганков даже не стал просить традиционно рассказать о ком-нибудь художнике. Только в самом конце смены в голове Владимира, вдруг, откуда ни возьмись, замелькали и вспыхнули фамилии. Помогла строчка из любимого «Евгения Онегина».
– Ты Адама Смита почитай. Из современных – Карла Каутского.
– И всё?
– Сейчас моден Карл Маркс и ещё один с ним. Не помню фамилии, но ты быстро его найдёшь. Он всегда рядом с ним. Имя на «эф» начинается.
– А русские? Ты мне русских давай. А то у меня с языками не очень. «Как дела? Сколько стоит? Как пройти?» – это я, с горем пополам, могу, а вот читать…
– Вернёшься, будешь как соловей на других языках изъясняться. Из русских слыхал только об одном. Юрий Ларин. И то потому, что это мой очень и очень дальний родственник.
– Заработаю денег, вернусь. Прочту и выучусь. Никому не дам спуску! – сказал Пётр, глаза недобро вспыхнули, губы сжались, а на лбу появилась глубокая складка.
– Никому? – И получив согласный кивок, Семенов удивился ранее не заметной у приятеля кровожадности. – А простые люди тут при чём?
– Богатеи у меня попляшут! И за Разина, и за Пугачёва, и за Болотникова, за всех ответят!
– Уж больно ты крут, как я погляжу.
– А у нас в Севастополе по другому не получается. Либо ты, либо тебя. Турки с англичанами дважды о нас зубы обломали.
Ничего не поделаешь. Но у этого парня с совковой лопатой до сего времени кумирами были его тёзка – князь Кропоткин, и вечный бунтарь-анархист, ниспровергатель основ, – Михаил Бакунин, дерзко бежавший из сибирской ссылки в Лондон.
За спорами и разговорами судно шло куда предписано, а кочегары продолжали досыта кормить котёл своего «Владыки». Уголь летел и горел, шатуны и поршни ходили, винты крутились, а Африка – неумолимо приближалась.
Наверное, они так и остались бы максимум приятелями, если бы не случайное происшествие. Всё случилось в портовом кабаке в Могадишо. Несколько русских моряков, среди которых оказались Владимир и Пётр, решили порадовать желудки в ближайшем заведении.
На удивление в трактире было все чинно и пристойно. Как выражался Пётр – «галантерейно», подразумевая «галантно». Сели. Очень быстро у стола появился осторожный хозяин. Оценив на взгляд их платёжеспособность, начал принимать заказ. От этих русских всегда можно ожидать чего угодно, но, как известно, «деньги не пахнут». С горем пополам заказали. Естественно, чтобы попусту не сидеть и не моргать по сторонам выпученными глазами, взяли местного вина, какое было. А было пальмовое. Не то чтобы много, но так… для русского моряка в самый раз. Опрокинули раз, потом второй. Пошёл третий кувшин, а еду так и не несли. Если бы на кухне в трактире знали, как они рискуют, то еду для детей «Владыки» готовили бы прямо у них под носом.
Самый вертлявый матрос, Степа Журавлёв, отлучился по малой нужде. Уж непонятно куда и как он эту нужду справлял, но сцепился малогабаритный Стёпушка с здоровенным, но пьяным одноглазым немцем с датского торгового корабля. Опасения хозяина относительно русских оправдались полностью и даже с некоторым перевыполнением плана. Но зачинщиком, безусловно, был немецкий циклоп!
Как потом говорил Журавлёв: «Через это, аккурат, и свершилась драка». Степа истошным голосом на все помещения пообещал немцу совершить сложную и рискованную хирургическую операцию. Ему предлагалось улучшить оптические свойства пятой точки путём перетягивания на неё единственного глаза. Также было предложено разово породниться со всей женской частью семьи гиганта. То ли потомок древних готов на самом деле испугался несанкционированного медицинского вмешательства, то ли слишком явственно сработало воображение и он зримо представил себе предстоящие сложности передвижения в таком положении по земле, а тем более по кораблю, но одноглазый гигант отказался от
