Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
«Как жаль, как жаль, как жаль! Кричало и отстукивало моё бедное сердце, когда я не застал не единой строчки от вас, милая Лизавета! Не нашлось десяти минут или подвела почта? В обоих случаях жаль. Обидно будет, коли письмо придёт после моего отъезда. Но что уж тут поделаешь… Не надо голубиной, следующее шлите обычной почтой.
Путешествие морем окончено, теперь предстоит поездом добираться до Трансвааля. Но как и когда, буду знать только завтра.
Настроение, как Санкт-Петербургская погода в это время года. Обложные облака – цвета моей тоски, пронизывающий ветер и снежная крупа по мостовым. А тут… После экватора, который я благополучно пересёк, о чем имею именное свидетельство лично от Его Величества Нептуна. Правда, макнули в воду, как в купель, но теперь я был в двух полушариях.
С приходом темноты специально вышел на крошечный балкон моего гостиничного нумера и пытался отыскать повсеместно известное созвездие Южный Крест. Небо здесь на самом деле абсолютно другое, чем над нами. Оно бархатно-тёмное, ласкающее, а не гладко-холодное, как над Невой. Крутил, крутил головой, но так и не нашёл. Ярких звёзд много, а в крест не складываются. Всё больше треугольники. Без знающего взгляда отыскать не смог. Прав был великий Ломоносов: „Открылась бездна, звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна“. Теперь есть краткая, но цель: сыскать и рассмотреть, чтобы потом, когда-нибудь, ненавязчиво и мельком заметить: „Был под ним, красота неописуемая“. Мальчишество, скажете вы. Не отрицайте, скажете!
Кстати, здесь, в отличии от нас, начинается лето. Жара, утверждают, будет расти день ото дня. Но куда ещё! Был уверен, что сварюсь во влажном воздухе, как только сойду с трапа парохода. Но пока – держусь. Всю дорогу по морям дискутировал и оттачивал ораторское мастерство с одним англичанином. Но он оказался слишком толстокожим и не осознал ошибок Британской Империи. Но… я скоро всё исправлю. Моё острое перо, зоркий глаз, тонкий ум и нетривиальная ирония расставят всё на свои места. (Безусловная шутка. И может быть, даже не смешная.)
Лоренцу-Маркиш, можно сказать, небольшой провинциальный город, застроенный домами в колониальном стиле. Прочными, вечными, мрачными. К пальмам я уже успел привыкнуть в Стамбуле и Александрии. Здесь же удивили акации и невообразимой красоты закаты. Цвета яркие, а не пастельные, как на севере. Оранжево-красное солнце окрашивает всё в кирпичные и медные цвета. По нашим меркам проходит стремительно. За какие-то полчаса яркий день превращается в беспросветную угольную ночь.
Чем живо Отечество и вы? С наступлением холодов, умоляю вас, держите ноги в тепле и не позволяйте себе мёрзнуть, иначе инфлюэнция отравит вашу драгоценную жизнь. Улыбка исчезнет с вашего милого лица, а это недопустимо.
Теперь мне предстоит последний рывок под стук колёс и с саванной за окном. Может, увижу местную фауну, поскольку флорой уже частично налюбовался.
Надеюсь, что по прибытии на постоянное место дислокации (пора привыкать к военной терминологии!), смогу получить от вас хотя бы пару строк (но вы сами прекрасно понимаете, что это всего лишь общепринятая словесная формула, совсем не отражающая моего истинного желания). С уважением и другими чувствами, Леонид Фирсанов. Лоренцу-Маркиш. 27 ноября 1899 года».
Декабрь 1899 года. Лоренцу-Маркиш – Претория
Утром первого дня из неудовлетворённого любопытства Леонид предпринял небольшую вылазку по столице португальской колонии. За сравнительно небольшой промежуток времени ему удалось посмотреть все, что представляло какую-то архитектурную ценность в этом городе. Несколько монументальных зданий викторианской эпохи в центре, собор, здания магистрата. Сотня-другая шагов и он оказался на окраине.
Местный базар, зажатый круглыми домиками, крытыми соломенными крышами, удивительно похожими на парижские шляпки от солнца. А вся постройка больше напоминала улей. Фирсанов, как ему казалось, пытался незаметно и ненавязчиво следить за местным населением. Наивный! Так прячутся маленькие дети, закрывая ладошками глаза и считая, что их нет. Белый, со светло-русой шевелюрой, пытался быть незаметным! И где – в Африке! Его стали беспардонно рассматривать, как бородатую женщину в цирке. На другой стороне базарной площади ситуация повторилась. Только теперь его не только рассматривали, но стали и трогать. Без соблюдения европейских мер приличия тут же стали обсуждать и, не стесняясь, гортанно хохотать над своими выводами. Причём явно нелицеприятными. Меланхолического наблюдения за аборигенами не получилось. А получилось позорное бегство под улюлюканье толпы, когда мальчонка лет десяти полез пальцем в глаз.
В «надругательстве» не приняли участия лишь несколько мужчин, которые ритмично и очень сосредоточенно двигались по кругу. Ритм танцорам выдавал огромный барабан, по которому самозабвенно лупила женщина, не уступавшая размерами своему инструменту.
Промучившись несколько дней в душном номере гостиницы, проведя несколько ночей на влажных простынях, Фирсанов наконец-то дожил до дня отправления поезда.
Непривычно узкая и петляющая колея быстро превращалась в еле заметную ниточку, пьяно бегущую к горизонту. К составу из крошечных вагончиков бордового цвета был прицеплен игрушечный паровозик с огромной красной трубой. Из неё валил непомерно густой дым, явно украденный у какого-то взрослого локомотива. Машинист с обвислыми рыжими усами и зелёными глазами объевшегося кота меланхолично курил трубку. Из тендера в кабину, сверкая зубами и белками глаз, сновал полуголый кочегар-негр. Шар мелким бесом вьющихся волос украшала засаленная форменная фуражка. Как она при этом не слетала с такой шевелюры, для Леонида было загадкой.
Раздался истошный крик кондуктора, звон колокола, установленного за трубой паровоза. Машинист, не вынимая трубки изо рта и не расплескав меланхоличности, едва тронул рычаг. Дым из трубы поглотил дым из трубки, и над вокзалом раздался пронзительный свист. Паровоза или его машиниста? А может, и обоих?
Дёрнувшись, состав отправился по выжженной равнине к тонкой полоске гор. Была надежда, что, взбираясь всё выше и выше, поезд достигнет прохлады. Несмотря на то что в вагоне не было ни одного закрытого окна, стояла жуткая жара и духота. Липко-душно и потно-знойно. Один вид пушистых плюшевых диванчиков вызывал предчувствие скорого теплового удара. Лишь когда поезд немного разгонялся, появлялось некое подобие сквознячка.
Пейзаж менялся стремительно. Сначала поезд, притаившись, как огромный кот, полз среди высокой и выгоревшей травы. Потом рывком выскочил на зелёные сочные поля с хаотично разбросанными невысокими остролистыми кустарниками и редкими деревьями с высокими кронами. И вот над кустарниками показались головы жирафов. Их вид и плавный ход потрясли Фирсанова. Он, как восторженный мальчишка, высунувшись по пояс из окна, следил за этими пятнистыми гигантами. Поезд, возглавляемый игрушечным паровозиком, неожиданно резво мчался по саванне. Стада антилоп и других животных совсем не
