Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
– Подозреваете, что я незаконнорождённый потомок царской династии? Наследник тайных знаний какого-нибудь масонского ордена или ложи? – с улыбкой спросил Леонид.
– Подозрения, конечно, оскорбляют, но тут… Поражает изобилие направлений и объём знаний… – засмущался Артур.
– Все проще. Всё много проще. Люблю всегда узнавать что-то новое. Не любопытствовать, а узнавать. Учиться не зазорно, а вот быть неучем – даже очень.
– Опять же новый парадокс! – воскликнул Смит.
– Иногда мне кажется, что самым важным для западной цивилизации является стяжательство. Редко – честным трудом, чаще обманом или разбоем. Вашей иконой является бальзаковский Гобсек.
– Понял! – даже вскочил Артур. – А вы, часом, не марксист?
– Марксист? Я?! – опешил Лёня.
– Очень похожи.
– Если честно, я вообще с трудом выношу политику и стараюсь держаться от неё подальше. Последовательная цепь компромиссов редко выводит на светлый путь.
– Сами или прочли?
– Простые умозаключения приводят к таким несложным самостоятельным выводам. Человечеству ещё предстоит найти приемлемую всеми форму управления и консолидации общества, лишённую угнетения и презрения любого своего члена. Я такого строя, к сожалению, пока не знаю.
– Восхищаюсь вами и согласен, – неожиданно сказал Смит. – Демократия – это ужасная форма правления обществом, но пока лучшее из всего того, что придумало человечество.
– Обязательно будут искать!
– В вас, Лео, ещё говорит и бродит юношеский максимализм. Уже через пять, максимум десять лет вы поймёте, что истина в оттенках, полутонах и полузвуках. И их иногда бывает почти невозможно различить, а какую богатую палитру они дают!
– Вы рисуете страшную картину мира.
– Но честную! Самообман чреват крупными потерями.
Долгий философский разговор плавно перекинулся в гастрономическую область, приближалось время завтрака. Туда приятели и отправились.
Каким бы долгим не было путешествие, прелесть его в том, что оно рано или поздно заканчивается. Накануне прибытия в конечный пункт друзья засиделись за разговором допоздна и дали слабину: вышли на последнюю утреннюю разминку на час позже. Для них стало привычным полностью отдаваться этому делу. Произошло самое неожиданное, но ожидаемое – Артур втянулся и ему стало нравиться. И когда в азарте тренировки он вслед за своим тренером встал на руки и прошёлся несколько шагов по палубе, то изумлённый женский возглас вернул друзей к реальности.
– Если бы в Лондоне мне кто-то сказал, что я когда-нибудь пойду на руках, то я поднял бы его на смех. Но тут… Лео, вы гений!
– Спокойно, Артур! Вы же сами всё сделали. Поэтому если и есть здесь моя заслуга, то только лишь в том, что указал вам этот путь.
– Дайте мне слово, что, когда я вернусь в Лондон, вы приедете ко мне погостить.
– Артур, если судьба захочет, то мы обязательно увидимся. Может быть, и не раз. Вы прекрасно скрасили уединение этого путешествия, и я никогда не забуду этих дней.
– Взаимно! – ответил явно растроганный Уинстон.
Расстались они у трапа, молча пожав друг другу руки. Уинстон, по-прежнему одетый во все чёрное, растворился в толпе вместе со своими чемоданами и сундуками. Леонид пошёл вместе со своим саквояжем до гостиницы, где дотошный Сила Яковлевич забронировал номер. Нужно было скорей узнать, как двигаться дальше. До конечного пункта было ещё минимум двести миль пути.
Ноябрь 1899 года. Лоренцу-Маркиш
«Дорогой отец! Пользуюсь представившейся возможностью послать тебе весточку о себе и сразу сообщаю, что со мной, слава богу, всё хорошо. Здоров, бодр и даже сыт. Про нос в табаке опустим. Не курил и курить не собираюсь. Морской этап позади. Перенёс его на удивление просто. Вода в океанических масштабах не вызвала морской болезни. Утром разрабатывал мышцы, днём бродил по кораблю и читал, вечером любовался закатами, а ночью восхищался звёздным небом над головой. (О моральном законе Канта опустим.)
До Александрии была скука смертная. После моё одиночество скрасил один англичанин. Как и я, корреспондент. Правда, я ему не открылся. Придумал зажигательную историю про любовь к венгерской циркачке и купца-отца, торгующего скобяным товаром, отправившего меня на разведку. Простишь? Сам не знаю, зачем выдумал? Мы с ним на пару убивали время на пароходе за беседами и физическими занятиями.
Однажды утром, после одной из тренировок, проводившихся до подъёма основной публики, застали необычную суету на судне. Команда с загадочными лицами перебегала с носа на корму и обратно. Бегали не то чтобы быстро, но часто и сосредоточенно. Чем обратили на себя моё внимание. Обслуга была предельно вежлива и корректна. Делала удивлённые и невинные глаза, когда слышала вопрос о причинах такого поведения. Или несли такую ахинею, которую и враньём-то назвать нельзя.
Через полчаса после ланча пробили склянки, и душераздирающий вопль прилетел с кормы. Потом кто-то ударил во что-то металлическое. Ответили медным дребезгом и хором дикарей на баке. И следом по всем палубам что-то дробно зазвучало и мелко загремело. Казалось, что где-то за бортом огромная и пышногрудая цыганка трясёт своим монисто. Обернувшись в сторону крика, увидел как с юта[23] расползается разряженная толпа. Перемазанная чем-то чёрным, с нелепо подведёнными глазами и размалёванными губами. Украшенная чем угодно: рваными тельняшками, рыболовными сетями и растительными юбочками. Последним появился „старец“ с накладной бородой из мочала, трезубцем и сползающей на глаза жестяной короной. Оказалось, прибыл не кто иной, как Царь Морских Глубин и Владыка Вод Посейдон, он же Нептун. „Канцлер“ пересекал экватор. Всех новичков мужского полу „воинство“ Нептуна кидало в старый парус, натянутый наподобие гамака. Его усердно наполнили забортной водой. Женщин, несмотря на истошный визг, окатывали ею из кружек. Потом Нептун всех поздравил и выдал бумагу о пересечении экватора. Вечером был торжественный ужин, песни и танцы до упаду.
Сразу вспомнились мне наши праздники в Павловске. Не хватало твоего таланта, твоей выдумки и твоего размаха! Представляю, какой бы ты грандиозный праздник закатил! А каким бы был Нептун в твоём исполнении! Искромётный и хулиганистый. Даже настоящий Царь Морской – и тот бы позавидовал.
Почему-то всё время путешествия преследуют строки из „Паруса“: „Что ищет он в стране далёкой? Что кинул он в краю родном?…“ В голове, порой до навязчивости, звучат песни, исполняемые твоим голосом, а значит, мы вместе.
Как ты и как здоровье? Чем теперь твоё сердце успокаивается? Посещает ли тебя мой однокашник Краснов? Устраиваешь ли ты ему концерты?
Как бы я хотел быть среди публики…
Следующую весточку пришлю по прибытии на место. Передавай приветы знакомым. С любовью и уважением, твой сын, Леонид Фирсанов.
