Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро
Тогда я сказал себе: это и есть Китай. Даже когда он причиняет тебе боль, он тут же дарит тебе радость. Как можно, несмотря на все его противоречия, не любить его?
Завершая эту поездку, я с таким же предвкушением жду следующие двести шестнадцать.
Долгое ожидание во тьме
Я упомянул несколько внешних причин, объясняющих истинное происхождение моей страсти к Китаю. Возможно, это было чтение книг, в которых мелькали упоминания о путешествиях в эти края, в том числе и рассказы о Марко Поло. Но, по правде говоря, мои аргументы кажутся мне не слишком убедительными, ведь «знак», который определил мое увлечение, возник сразу и был непреодолим. Иногда мне кажется, что Китай зовет меня каким-то эзотерическим призывом, словно воспоминание из прошлого.
Возможно, здесь сказывается моя тяга к иероглифам и любопытство к их изучению, а также очарование, которое всегда наводили на меня изогнутые крыши и архитектура пагод.
Когда я думаю о своей жизни сейчас, на ее последнем отрезке, я нахожу ее абсолютно созвучной моим самым спонтанным и неизменным интересам. Китай вошел в мое существование сразу, с тонкой струйкой накапливаемой информации, даже несмотря на трудность ее поиска в столь равнодушные годы.
Пропаганда, незаметная для ребенка в те дни, должно быть, была очень убедительной, если вокруг меня не только мои сверстники, но и взрослые на каждом шагу демонизировали Китай. Та скудная информация, которую я получал, была не чем иным, как апокалиптическими предсказаниями. Китай изображался страной людоедов, где творятся ужасные вещи. Если предположить, что это правда, то всеобщая антикоммунистическая пропаганда готовила нас к защите и, по возможности, противостоянию нарастающей волне «желтой угрозы». Я, как и многие люди моего поколения, ощутил на себе воздействие «атлантической» дезинформации в те бесконечные послевоенные годы, которые обернулись для нас Великим Невежеством, до сих пор затмевающим знания и усиливающим предрассудки, ядовитым плодом безграмотности.
Примерно в 14 лет во мне возникло спонтанное противодействие демонизации мира, не находящегося под американским контролем. Деление планеты на хороших и плохих было для меня неприемлемо. Китай попал во вторую половину, запрещенный международным сообществом (разумеется, проамериканским), фактически вычеркнутый как государство из ООН, аннулированный декретом со своими (тогда) 400 миллионами граждан, вытесненный за «бамбуковый занавес» хорошими парнями.
Для меня единственным красивым, экзотическим, даже поэтичным во всей этой реальности был «бамбуковый занавес». Я хотел пройти сквозь него, мне казалось, что будет правильно пойти туда, постучать – и мне откроют. Другая часть, еще большая и принадлежащая плохим парням, имела «железный занавес» и была, откровенно говоря, менее экзотичной и совсем не поэтичной. Однако для меня в ней таилось свое темное очарование, которое стоило бы осветить.
Мир добра, в котором мне довелось жить, не давал мне никакой информации, кроме апокалиптических сведений о зле. Но зло тоже существовало, порой даже на моей стороне. Желание узнать все запретное, осознание того, что «мой мир» питает меня неполной и, возможно, не всегда правдивой информацией, привело меня к выводу. Я должен был сам докопаться до истины и тем самым укрепить свою свободу.
Необъяснимая потребность узнать Китай, так настойчиво стучавшаяся в мой разум, подсказала мне план действий. Найти там друзей, обмениваться с ними прочитанным, рассказывать друг другу о нашей жизни, о наших странах. А если не получится, то мои письма сами откроют «бамбуковый занавес» и даже «железный занавес».
Разве можно в 14 или 15 лет жить без мечты, которую во что бы то ни стало необходимо осуществить? Сейчас, пользуясь о Facebook и электронной почтой, я понимаю, что эпоха моих писем друзьям с разных концов света – это настоящая археология юрского периода.
Я узнал о существовании польского журнала «Радар» (издававшегося в одной из стран «плохой половины»), в котором публиковались объявления с адресами детей по обе стороны печально известных «занавесов», переписывавшихся на разных языках. Мое письмо, отправленное в Варшаву, благополучно миновало «железный занавес», и это уже стало для меня ответом. Я попросил опубликовать мой адрес, заявив, что готов переписываться со сверстниками по всему миру, но особенно хочу найти друга в Китае. В том же номере «Радара», рядом с моим объявлением, появилось и объявление молодого китайского поэта из Тяньцзиня, искавшего итальянского друга.
Мы мгновенно написали друг другу, и в течение восьми лет, пока его не поглотила Культурная революция, мы поддерживали переписку, возобновив ее десять лет спустя, когда он вышел из тюрьмы. Я уже представлял его ранее: его звали Арманд Су, и это стало нашей историей.
Самым большим сюрпризом для меня оказалась не сама возможность и легкость общения, без цензуры и уловок, а то, что Арманд Су, китаец, никогда не покидавший своей страны, писал по-итальянски и знал 21 язык. Мало того, он был еще и прекрасным поэтом, а самые дорогие его сердцу стихи были написаны именно на итальянском.
О Китае в те времена на Западе знали мало, а то, что знали, часто было искажено. Враждебная пропаганда шла полным ходом, и, возможно, я тоже попал бы под ее влияние, если бы не дружба с Армандом Су, которая с огромной любовью позволила мне увидеть его мир в совершенно ином свете.
Я сразу понял это, без малейших сомнений, ведь поэт жил в условиях абсолютно свободного экзистенциального выбора, в гармонии со всем миром, постоянно странствуя по бескрайнему Китаю, добираясь до самых отдаленных и почти недоступных уголков. Им двигало стремление докопаться до корней своей тысячелетней культуры, чтобы соединить ее с новой эпохой, с грандиозными социальными и политическими реалиями своей страны, и главное – найти точку соприкосновения с Западом. В этом Арманд Су стал беспрецедентным первопроходцем, и я осознал это уже в годы моей неискушенной юности. Меня сразу очаровала его личность.
Я начал собирать его письма, стихи, которые он писал на тончайших листах рисовой бумаги, фотографии, сделанные во время вдохновенных путешествий по самым затерянным регионам. В письмах мы делились подробностями своей жизни, привычками, мыслями, радостями и печалями, даже любовными переживаниями, обменивались семейными фотографиями. К тому времени мы с
