Крепостное право - Мария Баганова
Пензенский помещик титулярный советник Василий Иванович Кожин (1765–1817), по словам мемуариста А. М. Фадеева, «слыл за богатого человека, жил роскошно, давал пиры, держал свой оркестр музыки, домашний театр с труппой из крепостных людей». Его актеры играли «одни только комедии с пением и без пения», – писал мемуарист Ф.Ф. Вигель. Кожин собственной сцены не имел и по протекции губернатора ставил комедии в зале Пензенского дворянского собрания. После смерти Кожина его жена Екатерина Васильевна (урожденная кн. Долгорукова) немедленно разогнала всю труппу.
Александр Алексеевич Плещеев, писатель, драматург и композитор, в усадьбе Большая Чернь на правом берегу реки Нугрь, в 11 км юго-западнее Болхова, построил театр, сформировал из крепостных труппу. У Плещеева был хороший домашний театр и оркестр крепостных музыкантов. В этом случае сам барин обладал замечательным литературным талантом и талантом драматурга. Впрочем, точно судить о том мы не можем, так как почти все его сочинения сгорели при пожаре в усадьбе.
В одной только Москве было около 20 частных крепостных театров с оркестрами и певцами. Мемуарист Дубровин писал, что «Столыпинский театр в Москве был известен по талантливости актеров, которые были потом украшением императорского театра. В Казани была известна труппа Петра Васильевича Есипова; в Алатырском уезде была труппа князя Грузинского, был театр и в Полтаве».
Примой театра Есипова считалась крестьянская девушка Грушенька, фамилия которой неизвестна. Посмотреть ее игру съезжались помещики со всей округи. Потом Груша куда-то исчезла: то ли получила вольную, то ли сбежала, то ли утопилась… На этот счет даже ходят легенды. Но Есипов нашел ей замену – крестьянку Флушу Аникееву.
Тайный советник, масон Пётр Иванович Юшков, владевший домом «в четвертом квартале церкви Флора и Лавра, что у ворот Белого города»[29], был любитель танцев. Он выучил двадцать красивых крепостных девушек танцевать вальсы, кадрили, экосезы и другие танцы того времени. Он одел их в бальные туфли, штофные сарафаны, бархатные повязки и лайковые перчатки. Современники писали, что эти девушки танцевали лучше многих барышень и разговорами были совсем не похожи на крестьянок. Несмотря на это, они занимались всей крестьянской работой, но в перчатках и соломенных шляпах, а волосы были в папильотках.
Балетные представления давались у князя Николая Борисовича Юсупова – «самого страстного, самого постоянного любителя женской красоты», как характеризовал его журналист Илья Александрович Арсеньев. В Москве, в особенном доме в Харитониевском переулке, помещался его гарем с 15–20 дворовыми девушками. Их обучал танцам уже упоминавшийся танцмейстер Иогель. Арсеньев писал: «Великим постом, когда прекращались представления на императорских театрах, Юсупов приглашал к себе закадычных друзей и приятелей на представление своего крепостного кор-де-балета. Танцовщицы, когда Юсупов давал известный знак, спускали моментально свои костюмы и являлись перед зрителями в природном виде, что приводило в восторг стариков, любителей всего изящного».
Советский писатель Леонид Николаевич Афонин, в 1960-е годы много времени посвятивший исследованию истории крепостного театра в Орловской губернии, представил читателям множество интереснейших сведений. В частности, он цитирует замечательнейший документ, относящийся к 1828 году. Это афиша крепостного театра Алексея Денисовича Юрасовского: «Сево 11 мая 1828 году в Сурьянине Болховского уезду опосля обеду по особливому сказу на домовом театре Сурьянинском представлено будет «Разбойники Средиземного моря или Благодетельный алжирец» большой пантомимный балет в 3-х действиях соч. Г. Глушковского, с сражениями, маршами и великолепным спектаклем… Особливо хороши декорации: наружная часть замка Бей, пожар и сражения. Музыка г. Шольца, в коей Васильев, бывший крепостной человек графа Каменского, играть будет на скрипке соло; танцевать будут (вершить прыжки, именуемые антраша) в балете: Антонов Васька, Родин Филька, Зюрин Захарка и Демин Васька вчетвером (pas de quatre); Зюрин Захарка, Петров Сидорка, Хромин Карпушка втроем (pas de trois); Хромина Васютка и Зюрина Донька вдвоем (pas de deux)». Не может не обратить на себя внимание манера называть крепостных артистов не именами, а презрительными кличками: Захарка, Донька, Филька – которые подошли бы скорее борзым собакам.
За «Благодетельным алжирцем» должна была последовать «Ярмарка в Бердичеве» – «препотешный разнохарактерный пантомимный дивертисман с принадлежащими к оному разными танцами, ариями, мазуркою, тирольскими, камаринскими, литовскими, казацкими плясками».
Ну а завершало представление выступление крепостного Тришки Таркова, который «на глазах у всех» должен был проделать следующие трюки: «в дуду уткой закричать, пустым ртом соловьем засвистать, заиграть будто на свирели, забрехать по-собачьи, кошкой замяукать, медведем зареветь, коровой и телком замычать, курицей закудахтать, петухом запеть и заквохтать, как ребенок заплакать, как подшибленная собака завизжать, голодным волком завыть, словно голубь заворковать и совою прокричать». А в заключение Тришка должен был есть горящую паклю «голым ртом» и «при сем ужасном фокусе не только рта не испортить, в чем любопытный опосля убедиться легко мог, но даже и грустного вида не выказать».
По этой афише сразу виден уровень представлений, которыми тешилось провинциальное дворянство, и их отношение к артистам – талантливым, но крепостным людям.
Помещики Юрасовские купили театральную труппу у другой помещицы – Чертковой. Это был «крепостной хор, преизрядно обученный музыке, образованный в искусстве сем отменными, выписанными из чужих краев, сведущими в своем деле музыкальными регентами, всего 44 крепостных музыканта с их жены, дети и семействы, а всево на всево с мелочью 98 человек». Под «мелочью» крепостники подразумевали стариков, детей и всевозможные музыкальные инструменты. Сумма, уплаченная Юрасовским, составляла 37 тысяч рублей ассигнациями.
Некоторые талантливые артисты были поименно перечислены в купчей: «Тиняков Александр с братом Николаем и сестрою Ниной (отменная… зело способная на всякие антраша донсёрка, поведения крайне похвального и окромя всего того лица весьма приятного)», Калитин Тит – «отменный гуслист», Аксинья Рочегова – «изрядная арфянка». Вместе с артистами продавался и обслуживающий персонал, например «девка», которая «умеет изрядно шить, мыть белье и трухмалить» – то есть крахмалить.
В 1816 году в Сурьянино было большое представление. Выступала Нина Тинякова – «изрядная донсёрка», находившаяся в большой милости у барина. Представление длилось два часа, и всё это время Нина удивляла публику великолепными антраша и прыжками. Конечно, артистка устала и, допустив ошибку, упала с двухметровых подмостков. Из-за кулис к ней тотчас ринулся балетмейстер – итальянец Санти, но вовсе не для того, чтобы оказать помощь. Он схватил балерину за косу и принялся охаживать ее плетью: оказавшиеся в России иностранцы быстро усваивали русскую систему обучения крепостных, включавшую тычки и затрещины.
Нина, вырываясь, ударила Санти ногой, да так сильно, что сломала ему ребро. Началась суматоха, и, воспользовавшись этим, Нина сбежала.
Юрасовский оказался в сложной ситуации: он должен был решить, кто для него важнее – итальянец-балетмейстер или крепостная «донсёрка». Разыскал он свою артистку в Москве, где жил его брат Пётр Денисович. Мы не знаем, что за сцена разыгралась между братьями-театралами и их крепостной, но дело кончилось тем, что Нина была «прощена», а Санти Юрасовский спровадил прочь.
Конечно, случай с Ниной Тиняковой скорее исключение. Обычно помещики были крайне жестоки по отношению к своим крепостным актерам. Француз Поль Дюкре, путешествовавший по российской провинции, описал такие крепостные театры и оркестры. Его мемуары использовала писательница Леткова. Со слов Дюкре она описывала, как во время представления оперы помещику не понравилось исполнение арии Дидоны. Как был – в халате – он вышел на сцену, подошел к актрисе и влепил ей пощечину, заявив:
– Сфальшивила! Так и знал, что поймаю тебя на этом. После представления ступай на конюшню за заслуженной наградой.
«Дидона» поморщилась от пощечины, но тут же приняла гордый вид и продолжила петь. Впрочем, спустя короткое время она была изгнана со сцены, так как потеряла голос «из-за весьма неприятной и неудобной болезни», вынуждена была облачиться в сарафан и отправиться на пашню.
Помещик Н.И-ч Б., о котором нам рассказал «сельский священник», действовал не так грубо, но не менее жестоко. У него был хор, певший также и в церкви. А еще помещик обладал абсолютным слухом и мог слышать, даже если кто сфальшивит на полтона. Самым нежным голосом он указывал крепостным актерам на их ошибки.
– Ты, Сашенька, опять
