Крепостное право - Мария Баганова
И опять-таки карательные распоряжения в деревне Кашиной не удовлетворили Измайлова: он в ту же ночь отправился еще на дальний покос кашинцев, где заночевала большая часть из взрослого рабочего населения; там он пересек жестоко из крестьян – третьего, а из баб – десятую.
Рассказы об этом происшествии достигли ушей государя Александра Первого. Последовал высочайший рескрипт: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов, имеющий в Тульской губернии вотчину, село Хитровщину, ведя распутную и всем порокам отверстую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать без огласки и мне с достоверностью донести, без всякого лицеприятия, по долгу совести и чести».
Но в тот раз, несмотря на участие императора, дело было замято. Второй раз следствие началось лишь четверть века спустя. И последовал приговор: взять имение генерала в опеку. Буйный генерал вынужден был перебраться из Хитровщины в другое имение – сельцо Горки, где жил до самой смерти в 1834 году.
Серийный насильник Виктор Страшинский
Усадьба дворянина Виктора Страшинского располагалась в селе Тхоровка Сквирского уезда Киевской губернии. Этот человек был поистине зверем и серийным насильником, его жертвами становились не только его собственные крепостные, но и люди его дочери, Михалины Страшинской, владелицы имения в селе Мшанец. По свидетельству местного священника Ящинского, помещик постоянно требовал присылать в свою усадьбу, село Тхоровка, девушек и молодых женщин для плотских утех, а если присылка почему-либо задерживалась – приезжал в село сам. Против Страшинского возбуждали последовательно четыре судебных дела, однако от первых обвинений до приговора прошло почти четверть века. Да и мера наказания, избранная в итоге императором Александром II, лишь посмешила общество.
Дело помещика Страшинского было подробнейшим образом разобрано в книге Любавского «Русские уголовные процессы». Сохранившиеся документы следствия дают полное представление о всей творившейся в Сквирском уезде гнусности.
Первоначально сотник села Мшанца Павел Крившун на допросе показал, что «помещик Страшинский или требует к себе в Тхоровку крестьянских девок, или приезжает сам в село Мшанец и насилует их. Указанные сотником крестьянские девки показали, что они растлены были Страшинским, что приводили их к нему Эсаул Ганах, девка Десятникова, женщина Марциниха и прачка Лесчукова и что они жаловались на то своим родителям. Крестьянин Эсаул Ганах объяснил, что он действительно приводил к Страшинскому девок, которых он требовал, но насиловал ли их помещик или нет, о том не знает и от них самих не слыхал».
Однако затем произошло странное: все жертвы изнасилований поначалу всё подтвердили, а потом вдруг отказались от своих слов. Даже сам священник, с подачи которого началось дело, стал от всего отказываться: «Священник Ящинский показал, что к нему об изнасиловании Страшинским девок никаких решительно сведений не доходило, но что он видел плач отцов и матерей, когда детей их брали в с. Тхоровку, как некоторые говорили, для изнасилования, а другие для услуг».
Сам Страшинский заявил, что «преступления, приписываемые ему, несвойственны ни званию его как дворянина, ни 65-летней его старости, ни, наконец, расстроенному здоровью; что обвинения эти основаны на злобе и клевете священника села Мшанца и сотского Крившуна и что крестьяне к сему были увлечены мыслью о свободе из крепостного владения». Страшинский также утверждал, что крестьяне села Мшанца, не принадлежа напрямую ему, Страшинскому, не могли бы умалчивать о его преступлениях, если бы оные действительно были им совершены.
Помещику поверили, и дело прекратили.
Однако в 1845 году в другом уезде и в другом имении Страшинского – Кумановке Киевской губернии возникло точно такое же дело на основании донесения. «Следствие, – говорилось в описании дела, – об изнасиловании Страшинским крестьянских девок в с. Кумановке было начато… на основании донесения старшего заседателя Махновского земского суда Павлова местному исправнику. В донесении заседатель объяснил, что крестьяне с. Кумановки, состоящего в традиционном владении Страшинского, безмерно обременены барщиною и что он изнасиловал дочерей двух тамошних крестьян Ермолая и Василия».
Исправник поручил помощнику станового пристава представить упоминавшихся девок с их родителями в земский суд, но в ответ помощник донес, что Страшинский не выдал этих людей. Исправник заинтересовался и продолжил следствие. Поговорив с крестьянами с глазу на глаз, он установил, что Страшинский в имении Кумановке ни одной девицы не оставил целомудренною. Следователь сообщил об этом губернатору. Губернатор поручил уездному предводителю дворянства совместно с уездным стряпчим произвести на месте «строгое исследование» как о жестоком обращении Страшинского со своими крестьянами и обременении их барщиною, так и об изнасиловании крестьянских дочерей.
Но и на этот раз запуганные крестьянки отказались подтвердить факт изнасилования. Однако губернатор оказался не прост! Он нашел, что следствие велось «без всякого внимания и с видимым намерением оправдать Страшинского», а потому назначил переследование, причем самого Страшинского постарался изолировать и не давать ему вмешиваться в ход дела.
На этот раз, избавленные от надзора помещика и его управляющего, крестьянские девушки показали, что он действительно их изнасиловал. И родители их, ранее от всего отказывавшиеся, подтвердили показания дочерей. Мужья молодых крестьянок рассказали, что при женитьбе они нашли жен своих лишенными девственности. И те объяснили, что в ранней юности были изнасилованы Страшинским. Нашлись и новые свидетели, которые под присягою показали, «что они слышали, что помещик Страшинский, приезжая в Кумановку, приказывал приводить к себе девок и имел с ними плотское сношение».
Страшинский опять объяснял всё происками врагов и бунтовщическими намерениями крестьян, якобы возмутившихся против его помещичьей власти, – но ему уже никто не верил.
Губернское начальство отправило Страшинского в Бердичев под надзор полиции, а следователей – в принадлежавшую ему деревню Тхоровку.
Но этот раз были получены совершенно иные показания: «Крестьяне с. Тхоровки, в числе 99, единогласно объяснили, что Страшинский угнетает их повинностями, жестоко обращался с ними, жил блудно с женами их, лишал невинности девок, из числа которых две (Федосья и Василина) даже умерли от изнасилования, и что он растлил между прочим двух девочек Палагею и Анну, прижитых им самим с женщиною Присяжнюковою. Жены и дочери показателей, в числе 86 человек, объяснили со своей стороны, что они действительно были растлены Страшинским насильно, одни на 14-летнем возрасте, а другие по достижении только 13 и даже 12 лет… Многие изъяснили, что Страшинский продолжал связи с ними и после их выхода замуж, а некоторые показали, что заставлял их присутствовать при совокуплении его с другими».
Нельзя без ужаса читать скупые строки документов следствия: «Девочки те умерли после насильственного растления их помещиком Страшинским: Федосья в продолжение одних суток, а Василина чрез несколько дней, что сие известно всему обществу… Жена крестьянина Солошника, у которого Федосья находилась в услужении, и тетка Василины, крестьянка Горенчукова, объяснили, что означенные девочки умерли от сильного истечения кровей после насильственного растления их Страшинским». Следователь распорядился провести медицинское освидетельствование выживших крестьянских девушек, и оно подтвердило обвинения. Выяснилось, что Страшинский был не просто растлителем, он был педофилом.
И.М. Прянишников. Сельский праздник. 1870
Помещик не сдавался. Он представил следствию врачебную справку о том, что страдает хроническим ревматизмом, а потому физически не мог совершить приписываемые ему злодеяния, ссылался «на пожилые лета свои» – ему уже исполнилось 68. Супруга Страшинского подала прошение, в котором говорила о том, какой он прекрасный муж и заботливый управитель.
Но тут выяснилось, что крестьянка Присяжнюкова, долгое время бывшая любовницей Страшинского, вовсе не его крепостная. Что ее настоящее имя – Ефросинья Кисличкова и она попала к Страшинскому после побега от прежнего барина – подполковника Соловкова, а Страшинский обманом оставил ее у себя. Значит, он был виновен в укрывательстве беглой крепостной, а вот это считалось уже более тяжким преступлением, нежели насилие над бесправными крестьянками! А еще выяснилось, что он часто наказывал своих крестьян в церковные праздники, что считалось святотатством. Всплыла информация и о том, что в молодые годы Страшинский уже бывал под судом – за «обиды», нанесенные людям своего круга.
Следователи подсчитали, что,
