Крепостное право - Мария Баганова
И все же дело еще долго ходило по разным инстанциям. В 1857 году оно добралось до Сената, а из Сената попало на стол самому императору Александру II.
Окончательный приговор был смехотворен. Государь повелел: «1) Подсудимого Виктора Страшинского (72 лет) оставить по предмету растления крестьянских девок в подозрении. 2) Предписать киевскому, подольскому и волынскому генерал-губернатору сделать распоряжение об изъятии из владения Страшинского принадлежащих ему лично на крепостном праве населенных имений, буде таковые окажутся в настоящее время, с отдачею оных в опеку. 3) Возвратить подполковнику Соловкову беглую его женщину Кисличкову, выданную в замужество за Присяжнюка, вместе с мужем и прижитыми от нее детьми…»
Старый сластолюбец Пётр Алексеевич Кошкарёв
Состоятельный помещик Кошкарёв жил в селе Верякуши, расположенном неподалеку от Арзамаса. Нам неизвестно, как прошла его молодость, но в уже достаточно пожилом возрасте этот старый развратник содержал гарем из крепостных девушек.
Бытописатель XIX века Н. Дубровин писал: «Десять – двенадцать наиболее красивых девушек занимали почти половину его дома и предназначались только для услуги барину (ему было 70 лет). Они стояли на дежурстве у дверей спальни и спали в одной комнате с Кошкарёвым; несколько девушек особо назначались для прислуги гостям».
Однако, в отличие от «сералек» других владельцев, девушки в доме Кошкарёва содержались в весьма приличных условиях. Живший у Кошкарёва в детстве Януарий Михайлович Неверов – российский педагог и писатель, автор педагогических сочинений, мемуарист, чей отец, губернский секретарь Михаил Неверов, заведовал делами Кошкарёва, вспоминал об этом гареме: «Вообще, девушки все были очень развиты: они были прекрасно одеты и получали – как и мужская прислуга – ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, но в общеевропейское платье».
Как вспоминал Неверов, «быт женской прислуги в его доме имел чисто гаремное устройство… Если в какой-либо семье дочь отличалась красивой наружностью, то ее брали в барский гарем».
Серальки прислуживали престарелому барину за столом, сопровождали его в постель. Воспользоваться своими серальками плотски в силу возраста Кошкарёв уже не мог, а потому они услаждали его другими способами. Неверов пишет: «Обыкновенно вечером, после ужина дежурная девушка, по его приказанию объявляла громко дежурному лакею: “Барину угодно почивать”… девушки из спальной выносили пуховик, одеяло и прочие принадлежности для постели Кошкарёва, который в это время совершал вечернюю молитву по молитвеннику, причем дежурная держала свечу, а в это время все прочие девушки вносили свои койки и располагали их вокруг кровати Кошкарёва, так как все непременно должны были, кроме Матрены Ивановны – начальницы гарема, – спать в одной с Кошкарёвым комнате, причем дежурная раздевала его и, уложив в постель, садилась возле на стул и начинала непременно сказывать сказки, имея в руках кусок красного сукна, которым, по требованию лежащего, иногда растирала ему спину или ноги…»
Самой дежурной спать не разрешалось всю ночь. Утром она растворяла запертые на ночь двери гостиной и возвещала, также на весь дом: «Барин приказал ставни открывать!» После этого она удалялась спать, а заступившая ее место новая дежурная поднимала барина с кровати и одевала его. Неверов сообщает: «Раз в неделю Кошкарёв отправлялся в баню, и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, и нередко те из них, которые еще не успели, по недавнему нахождению в этой среде, усвоить все ее взгляды, и в бане старались спрятаться из стыдливости, – возвращались оттуда битыми». Побои доставались сералькам и просто так, если барин бывал не в духе: «Особенно доставалось бедным девушкам. Если не было экзекуций розгами, то многие получали пощечины, и всё утро раздавалась крупная брань, иногда без всякого повода».
Гарем Кошкарёва был довольно известен, о нем вспоминали многие мемуаристы, но никому из современников не пришло в голову осудить старого развратника или заявить, что он злоупотребляет своими правами. Всё было в порядке вещей. Напротив, в гости к Кошкарёву с удовольствием наведывались и другие дворяне, ведь, как указывают мемуаристы, «несколько девушек особо назначались для прислуги гостям».
Крепостные театры
Подобные барские гаремы порой трансформировались в крепостные театры. Помещики отправляли крепостных учиться музыке, танцам, пению, дабы иметь свой оркестр и свою труппу. При этом совершенно не учитывалось, есть ли у крепостного талант – барин приказал, вот и учись. За «нескорое понимание» предмета крепостных учеников секли. У помещика Баженова трое обучающихся музыке сбежали, не выдержав побоев. По всей видимости, музыкального слуха они не имели и не понимали, чего от них добиваются.
В силу этих причин крепостные оркестры и крепостные труппы обычно выступали плохо. Вот, например, как описывал известный историк и писатель Мельников-Печерский театральное представление в поместье средней руки: «…занавеска на подмостках поднимется, сбоку выйдет Дуняшка, ткача Егора дочь, красавица была первая по Заборью. Волосы наверх подобраны, напудрены, цветами изукрашены, на щеках мушки налеплены, сама в помпадуре на фижмах, в руке посох пастушечий с алыми и голубыми лентами. Станет князя виршами поздравлять, а писал те вирши Семён Титыч. И когда Дуня отчитает, Параша подойдет, псаря Данилы дочь.
Эта пастушком наряжена: в пудре, в штанах и в камзоле. И станут Параша с Дунькой виршами про любовь да про овечек разговаривать, сядут рядком и обнимутся… Недели по четыре девок, бывало, тем виршам с голосу Семён Титыч учил – были неграмотны. Долго, бывало, маются, сердечные, да как раз пяток их для понятия выдерут, выучат твердо.
Андрюшку-поваренка сверху на веревках спустят. Мальчишка был бойкий и проворный, – грамоте самоучкой обучился. Бога Феба он представлял, в алом кафтане, в голубых штанах с золотыми блестками. В руке доска прорезная, золотой бумагой оклеена, прозывается лирой, вкруг головы у Андрюшки золочены проволоки натыканы, вроде сияния. С Андрюшкой девять девок на веревках, бывало, спустят: напудрены все, в белых робронах, у каждой в руках нужная вещь, у одной скрипка, у другой святочная харя, у третьей зрительна трубка. Под музыку стихи пропоют, князю венок подадут, а плели тот венок в оранжерее из лаврового дерева.
И такой пасторалью все утешены бывали».
Однако некоторые богатые помещики всё же достигали в этом отношении определенного изящества. На всю округу славился театр в поместье Спасское-Лутовиново Варвары Петровны Тургеневой, матери писателя Тургенева, уже упоминавшейся выше. Была там и своя театральная школа, в которой обучали актерскому мастерству наиболее миловидных и одаренных крестьянских детей. На сцене в Спасском-Лутовинове шли пьесы Мольера и Коцебу, комедии Капниста и водевили Шаховского. Причем, судя по пометкам в книгах, Варвара Петровна сама занималась режиссурой.
Граф Гаврила Семенович Волькенштейн – помещик, которому сызмальства принадлежал будущий великий актер Михаил Семёнович Щепкин, – тоже имел свой театр. Грамотный юноша поначалу выполнял в барском театре обязанности суфлера: он выучивал все пьесы и подсказывал актерам слова. А потом довелось и ему самому выступить: один из исполнителей напился пьяным, и ему срочно потребовалась замена. Вот и подвернулся Михаил, знавший назубок всю роль.
Волькенштейн вывозил своих актеров в Курск, где действовал театр помещика Анненкова или, как его называли, театр Барсовых. Братья Барсовы – Михаил, Александр и Пётр – были из крепостных. Вернее, к тому времени старший из братьев, Михаил Барсов, «был уже на воле, а меньшие – еще крепостные».
С 1797 по 1816 год Барсовы управляли Курским городским театром, устроенным местной аристократией в здании Благородного собрания. Щепкина особенно удивило то, что «они тоже были господские, а с ними и их господа и весь город обходились не так, как с крепостными, да и они сами вели себя как-то иначе».
Театр Анненкова был неважен по составу труппы, но блестящ по декорациям, костюмам, машинам, на которых помещик в итоге и разорился. В этом театре Михаил стал звездой. Он исполнил несколько ролей: Степана-сбитенщика в опере Княжнина «Сбитенщик», помещика в комической опере того же автора «Несчастье от кареты» и другие.
Гавриил Ильич Бибиков – генерал-майор, меценат, строитель знаменитой и красивейшей усадьбы в Гребнево, предводитель дворянства Богородского уезда – отдавал детей своих дворовых людей на воспитание в пансионы, где их учили иностранным
