Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
– А что с остальными? Где они? Долго ли там были? – спросил Манап у Самохина.
– Долго, Манап, долго. Едва вытребовали. Сам на переговоры приехал, – ответил ему Самохин. – Остальные все живы. Ты тоже скоро в строй станешь.
– Теперь будешь жить. Крепкий ты человек. Будешь жить, – уверенно подтвердил доктор.
– Обязательно, доктор, буду. Теперь я знаю, что не время только дрова заготавливать. Теперь я снова – солдат!
Бой у Актамской тропы
Перед пологим спуском к реке Или пограничники спешились и стали растирать потные спины, бока и ноги лошадей скрученными из травы жгутами. Кони тяжело дышали. Их фырканье, звон удил казались в ночной тишине неестественно громкими и раздражали солдат. То и дело слышались недовольные приглушенные голоса:
– Стоять! Стоять, ну!
Группу возглавлял командир отделения Курочкин, заместителем его был назначен красноармеец Невоструев.
Прошло меньше двух часов, как пограничники выехали с поста Тасты, а уже больше двадцати километров едва видимой в темноте тропы остались позади. Впереди – река, едва заметная тропка. И снова бешеная скачка.
Они спешили. Ночью их подняли по тревоге и объяснили обстановку: двести пятьдесят бандитов в сорока километрах западнее Джаркента разграбили овцесовхоз и двигаются к границе; по следу банды идет взвод Мусихина и высланная на помощь ему группа пограничников, возглавляемая Самохиным. На Актамской тропе сделал засаду пост Каерлык. Туда в распоряжение начальника поста Ивченко, они и должны были прибыть к рассвету.
Банда вышла из Кунур-Оленской волости летом 1932 года. Вооруженные баи и их прислужники убивали активистов колхозного движения, коммунистов, грабили аулы. После налета банды на овцесовхоз маневренный кавалерийский взвод во главе с опытным командиром Мусихиным сделал засаду, но банда прорвала ее, убив солдата и шесть лошадей.
Мусихин по телефону (командир взвода взял с собой полевой телефон и подключался к линии связи – тогда это была новинка) сообщил о неудачной операции в Джаркенте и начал преследовать банду басмачей. Кони пограничников устали. Басмачи же имели заводных, поэтому оторвались от преследователей и, выйдя на старую караванную – ее еще называли старой контрабандисткой – Актамскую тропу, быстро уходили к границе.
– Мусихин – командир храбрый, а вот оплошал, не держал банду басмачей, – вслух размышлял Курочкин. – Что же случилось? И ребята у него что надо.
– Видно, опытны бандиты, – отозвался Невоструев. – Бой предстоит нелегкий.
Пограничники закончили растирать коней, ждали команды.
– Как будем переправляться? – спросил у них командир отделения.
Бойцы задумались. Здесь, на берегу, куда подъехали красноармейцы, была одна лодка. Они и раньше переправлялись в этом месте через широкую, с крутыми водоворотами мутную реку и делали это обычно так: лошади вплавь, всадники – в лодке; сейчас так переправляться было нельзя – ограничивало время. Нужно сделать три рейса (их было двенадцать), а на это ушло бы часа три.
– Седла и винтовки в лодку, сами – вплавь, – ответил за всех красноармеец Невоструев. – Иначе опоздаем.
У Невоструева пять лет пограничного стажа. Это пять лет непрерывных тревог, быстрых переходов, пять лет боев, таких боев, когда не считают, много или мало врагов, а выхватывают сабли и – вперед. Он был смелым, находчивым, выносливым, а ростом не вышел – сухощавый, невысокий. Старшины ему всегда с трудом подбирали обмундирование.
– Да, только вплавь, – согласился с Невоструевым Курочкин и стал расседлывать коня.
Его примеру последовали другие.
Невоструев плыл, держась за гриву, видел впереди голову лошади командира отделения, черную полосу прибрежных зарослей тальника, барбариса, джигиды, бездонное прозрачное небо с россыпью неярких звезд.
Река, переполненная летними паводками, крутила водовороты, сносила вниз. Невоструев плыл к черневшему впереди берегу и в то же время направлял коня так, чтобы он грудью встречал течение, чтобы не сильно сносило. Коню было трудно, но он подчинялся воле хозяина.
Небольшая песчаная отмель. Пограничники остановились по пояс в холодной воде и, дав передохнуть коням, снова поплыли. Берег приближался медленно.
Когда красноармейцы переправились и, пробившись через колючий джигидовник, выехали на мокрых неоседланных лошадях к тропе, от которой течение отнесло их почти на километр, они увидели лодку с седлами и оружием и среди своих красноармейцев связного от Ивченко.
– Я выведу вас сразу к месту засады, – сообщил он о цели своего приезда Курочкину. – Начальник поста приказал быстрей. Банда близко.
Пограничники сразу пустили коней в галоп; из-под копыт с шумом взлетали фазаны и, тревожно крича, забивались в тугаи. Кони вздрагивали, но продолжали скакать по тропе, не снижая скорости.
Рассвет застал группу Курочкина в песках. Еще километр трудного для лошадей пути – и они у засады. Теперь их стало двадцать шесть. Двадцать шесть против двухсот пятидесяти.
– Даже по десятку на брата не хватает, – пошутил кто-то из красноармейцев.
Взошло солнце, осветило бесконечную цепь безжизненных барханов, среди которых такими же безжизненными островами щетинился саксаульник, и сразу стало нестерпимо жарко, захотелось пить, захотелось снова в холодную воду реки. Солдаты чертыхались, сравнивая свое положение с положением рыбы на раскаленной сковороде, но говорилось все это беззлобно – все понимали, для чего они здесь, и были готовы лежать день, два – пока не подойдет банда.
Они, расположившись полукольцом вправо и влево от Актамской тропы, тихо переговаривались, еще и еще раз поудобней, чтобы можно было быстро перезаряжать винтовки, укладывали патроны; пулеметчики проверяли ленты – нет ли где перекошенного патрона. Бой обещал быть нелегким, и все готовились к нему.
Вдали, между барханами, показалась банда. Впереди ехало человек пятьдесят, за ними, в кольце всадников, пылил небольшой табун лошадей, дальше нестройными рядами двигались основные силы – сотни полторы; за основными силами – снова табун, только большой, верблюдов и лошадей. На спинах многих верблюдов горбились вьюки.
Пограничники притихли, не шевелились, чтобы басмачи до времени не обнаружили засаду.
Банда, не замечая опасности, быстро приближалась, вот уже различались бархатные халаты с незатейливыми узорами, вышитыми золотом и серебром. Все четче просматривались лица с редкими черными бородами и совсем безбородые, винтовки, опущенные на седла, синие, красные, коричневые потники с такими же узорами, как и на бархатных халатах, массивные медные стремена, взмыленные, с широко раздувающимися ноздрями лошади.
«Винтовки на седлах, – отметил про себя Невоструев. – Готовы к бою. Нельзя слишком близко подпускать – не сдержим, как и мусихинцы. Почему Ивченко не дает команды?!»
А начальник поста не спешил, хотя тоже видел, что басмачи готовы к любой неожиданности. Банда двигалась необычно: в центре боевого порядка находился табун лошадей…
Ивченко
