Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
Попрощавшись с лесорубами, Морозов махнул рукой коноводу и пустил коня рысью по лесной дороге к заставе. Кучукбаев посмотрел ему вслед, покачал головой.
– Ни днем ни ночью не спит. Беспокоится. Может, он и прав?
Помолчали. Каждый из них знал, кто такие басмачи. Они видели порубленные трупы пограничников и своих товарищей – комотрядовцев, они слышали о том, как глумятся басмачи над пленными, и сейчас, видно, вспомнили то лихолетье, когда каждый из них встречался со смертью.
– Поехали, – прервал молчание Манап.
Подводы, скрипя осями, медленно начали спускаться в ущелье.
Солнце поднялось из-за гор, косые лучи скользнули по крышам села. Задымились глиняные печки летних кухонь, женщины торопливо доили коров и выгоняли их на улицу. Стадо, все увеличиваясь, брело по центральной улице к околице. Пыль, смешиваясь с дымом очагов, поднималась над крышами домов; пылинки искрились в лучах солнца, прыгали, как будто водили хороводы, радуясь теплу.
Обгоняя стадо, спешили из села девушки в ярких ситцевых платьях. В руках они несли сплетенные из тальниковых прутьев корзины. Среди девушек была и Калима.
Как только девушки вышли из села, из трубы одного из домиков, на краю улицы, поднялся столб черного дыма и медленно поплыл над селом. И сразу же на той стороне, человек, одетый в полосатый халат, быстро спустился с сопки, вскочил на коня, стоявшего в укрытии, и ускакал в горы. Все это заметил острый, наметанный глаз пастуха Бектембергенова. Правда, сперва он не придал этому особого значения, но потом, когда оглянулся и увидел черно-жирный столб дыма, задумался, придержав свою лошадь.
– А не байский ли это лизоблюд Жалил? – мелькнула догадка. – Что-то здесь неладно… – И Бектембергенов крикнул своему подпаску: – Постереги стадо! Я скоро вернусь. – И поскакал на заставу.
Комотрядовцы распрягли лошадей, сняли куртки (все они были одеты в солдатское обмундирование) и принялись за работу. Четверо стали пилить сосны, двое обрубать ветки с деревьев, спиленных еще вчера.
– Берегись!
Высокая сосна вздрогнула, постояла немного неподвижно, будто раздумывая, потом медленно начала клониться и, ломая встречающиеся на пути сучья, с шумом упала на землю, подмяв под себя небольшую, еще совсем нежную сосенку, тянувшуюся к солнцу.
Снова пила врезалась в мягкий ствол дерева, снова застучали топоры, и никто не заметил, как месту заготовки леса подъехали трое всадников.
– Не шевелиться! – прозвучала громкая и властная команда.
Комотрядовцы увидели всадников с карабинами в руках.
– Бросай топоры! Выходи на поляну! – приказывал один из всадников. – Скорей, если жить хотите!
От неожиданности комотрядовцы растерялись, побросали топоры и один за другим стали выходить на поляну. Только в руках Манапа остался топор.
– Ничего, стрелять не будешь: пограничников испугаешься, – спокойно заговорил Кучукбаев и повернулся к своим товарищам: – Бери топоры! Отобьемся!
Все кинулись к топорам, но в это время из-за деревьев выехало десятка два всадников.
– Связать! – скомандовал один из них.
Манап, подняв топор, пошел ему навстречу. Вот уже рядом серая конская морда с черной звездочкой на лбу, прижатые уши; Кучукбаев взмахнул топором и упал – кто-то сильно ударил его прикладом в спину. Лезвие топора врезалось в землю.
– Да вяжите же вы! Здесь останутся четверо. Остальные – вперед!
Всадники двинулись в сторону ущелья Кача-Булак.
Комотрядовцы, связанные веревками из конского волоса, больше получаса сидели на краю небольшой поляны. Было жарко, хотелось пить, болели туго перетянутые руки и ноги, но ни говорить, ни шевелиться было нельзя. Каждого, кто пытался сделать это, били сапогами.
Далеко в ущелье прозвучал выстрел, почти сразу же за ним второй, третий. Все подняли головы, прислушались.
– Сидите, сволочи! – крикнул один из бандитов и принялся зло пинать пытавшихся встать комотрядовцев.
Снова все стихло. Связанные сидели молча. Молчали и те четверо, но теперь с их загорелых, обветренных лиц с редкими черными бородками точно кто-то смахнул самодовольные улыбки. В глазах налетчиков заметалась тревога.
Через несколько минут частая стрельба стала слышна совсем близко – на горе между двумя ущельями, как поняли комотрядовцы, начался бой. Басмачи плотней окружили пленников, направив на них стволы карабинов. Вдруг, неожиданно, на поляну выскочили два всадника.
– Скорей уводите этих! – спрыгнув с коня, крикнул высокий толстый бандит в цветной чалме и полосатом халате. Халат его выбился из-под кушака и топорщился на груди; между полами была видна грязная домотканая рубашка и рукоятка маузера у волосатой потной груди.
– Скорей! Скорей!
Комотрядовцев подняли, связали между собой длинной веревкой, конец которой взял один из басмачей и уселся на коня. Захваченных людей повели к границе, подгоняя прикладами.
Те, что прискакали от перевала, замыкали конвой, ведя басмаческих лошадей в поводу, и криком торопили идущих: «Скорей! Скорей!»
Из леса доносились частые выстрелы из винтовок и треск пулеметных очередей: комотрядовцам эта стрельба слышалась совсем рядом, и они надеялись, что пограничники успеют отбить их. Но граница была уже совсем рядом, а бой затихал…
Морозов подошел к столу, налил в стакан густо заваренного холодного чаю, выпил и снова, вернувшись к висевшей на стене карте участка поста, стал внимательно рассматривать ее. Казалось, он был спокоен и смотрел на извилистые голубые линии речек и ручейков, на ущелья и горы, чтобы, как он это делал и раньше, выбрать маршрут очередному наряду; но спокойствие это было только внешним.
Морозов не спал больше суток. Он отправил донесение коменданту участка Самохину о бое с басмачами, сообщил о том, что коммунистический отряд Манапа Кучукбаева басмачи увели за границу, и просил разрешения потребовать через пограничные власти возвращения отряда.
Начальник поста с нетерпением ждал посыльного от Самохина. Он злился на себя за то, что не смог уберечь комотрядовцев от басмачей. Утешал себя тем, что маршрут басмачей прошел случайно по тому месту, где работали комотрядовцы. Но от этого на душе не становилось спокойнее.
Вроде бы все складывалось удачно. Пастух Бектембергенов своевременно сообщил на пост о сигнале бывшего байского приближенного Жалила.
Пограничники успели сделать засаду недалеко от того места, где собирали ягоды девушки. В ущелье после боя остались навсегда сорок два басмача; в руках у пограничников и Жалил – теперь у басмачей нет связи с селом. Но шестерых комотрядовцев басмачи все же захватили…
Сейчас Морозов смотрел на знакомые ему голубые, черные и коричневые извилистые линии карты, анализировал свои действия, мысленно ругая себя за то, что не смог предугадать маршрут басмачей. Он понимал – басмачи сорвут зло за свои потери на комотрядовцах.
– Что они с нами сделают? Скажем – дровосеки мы, на заработки пришли, – тихо говорил Киякпай. – Главное, чтобы все так говорили.
– Ты прав, – подтвердил Манап. – Фамилии другие скажем. Пытать будут – молчите.
