Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
Невоструев ничего не слышал, кроме громкого вопля, ничего не видел, кроме цветных халатов и поднимающих ног скачущих лошадей: он готовился уже встать во весь рост, чтобы штыком встретить врага. Как вдруг эти – вороные, рыжие, серые ноги – будто натолкнулись на какое-то препятствие, подогнулись, и лошади вместе с всадниками начали падать на мягкий песок, вдавливая его, скользя по нему по инерции, поднимая пыль.
Ветер подхватывал эту пыль и нес по лощине, а кони падали как подкошенные – слева с бархана по атакующим двух пограничников басмачам бил пулемет.
Невоструев услышал знакомое, до боли родное «ура-а-а-а!» и увидел скачущих с обнаженными клинками пограничников. Впереди всех скакал командир Никита Самохин.
Много слышал о Самохине Невоструев, слышал о том, как разгромил тот контрабандистов, убивших пограничников на перевале Иштык: рассказывали, что Самохин один ходил в стан басмачей, – пограничники восхищались смелостью молодого начальника взводного участка.
Басмачи повернули коней и поскакали обратно. Невоструев поднял своего коня, выхватил клинок и сколько было силы закричал: «Ура-а-а!»
Через несколько минут в лощине стало тихо-тихо. Ветер порошил песком цветные бархатные халаты и доносил оттуда, где осталось двенадцать пограничников против основной силы банды, приглушенные расстоянием звуки боя.
Оставив четырех красноармейцев, чтобы они собрали табун лошадей, метавшихся среди барханов, Самохин повел остальных на помощь засаде.
Через час, когда бой прекратился, когда немногие, оставшиеся в живых басмачи, сбились в кучу, повернув спины к ветру, Самохин и Ивченко подъехали друг к другу, спешились и поздоровались.
– Ни одного из наших даже не ранило! – возбужденно, еще находясь под впечатлением боя, заговорил Самохин.
– А ты-то с корабля – на бал, – с улыбкой прервал его Ивченко. – Я думал, после школы плотно в штаб засядешь. Нет – все такой же. Все туда, где жарче.
– Написал начальнику отряда рапорт. На Тасты прошусь. Застава там вместо поста будет.
– Что же, соседями будем. Место – боевое. А солдаты там – герои!
– Верно. Сам видел их в бою.
Откочевка
С востока, у вершин бесконечных гор, похожих на белые зубы оскалившегося чудовищного хищника, вгрызавшегося в прозрачное небо, поднималась туча с белыми мягкими краями и черным, со свинцовым отливом осередищем. Из глубины расщелин, скользя по ледникам, потянулись к ней, будто торопясь встретиться, голубоватые струи испарины. Туча, разрастаясь, быстро закрывала небосвод. Раздавались угрожающие раскаты грома. Солнце скрылось, позеленели ледники. Горы казались теперь суровыми, настороженными.
Командир комотряда Ибраш Сапаралиев, ехавший впереди отряда пограничников и вооруженных каракольских крестьян и рабочих, торопили коней, но туча быстро нагнала их, и он, совсем немного не доехав до перевала, остановился, подождал, когда к нему приблизились Самохин с Невоструевым и другие пограничники и комотрядовцы.
– Придется переждать грозу, – обратился он ко всем. – Коней сбатуем, сами – за камни.
– Может, проскочим через перевал, а там – ущелье, – возразил кто-то из пограничников.
– Нельзя, нельзя! – наперебой ответили на это сразу несколько комотрядовцев.
А Ибраш насупился:
– Меня трусом считаешь?! Их трусом считаешь?! Зачем зря время терять? Кому польза будет?! Банда уйдет, муллы скажут о нас по всем аулам: пошли отступники от веры против своих – Аллах и покарал.
Самохин улыбнулся, слушая возражения Сапаралиева и понимая его обиду. Когда Ибраш горячился, Самохин всегда улыбался. Это раздражало Сапаралиева, он запальчиво спрашивал: «Что смеешься, командир?!» – потом успокаивался и тоже улыбался.
Сапаралиева и Самохина сдружила пограничная служба еще тогда, когда Самохин был начальником взводного участка в Милютинке. Ибраш, местный уроженец, знал в горах каждую тропку, а его знали и уважали в округе все, уважали за силу, за то, что никогда не склонял головы перед баями и всегда защищал слабых и бедных, рискуя своей жизнью. Он один из первых казахов стал коммунистом. Каждый раз, когда нужна была помощь пограничникам, он поднимал народ и шел со своими боевыми товарищами в поход на день, на два, на неделю, на месяц. Он всегда узнавал от местных жителей-казахов такие подробности, какими пограничники не располагали, и очень часто предлагал свой план операции. Обычно это был разумный и дерзкий замысел.
Работал он в Кара-Коле заведующим районным шерстьотделом. Начальник заставы Никита Самохин, прибыв к нему с шестью пограничниками, сообщил, что им приказано помочь начальнику Акбайтальской заставы Семену Кудашеву, на участке которого баи, собрав большую банду, начали откочевку за границу.
Сапаралиев сразу же оповестил комотрядовцев. Через день узнал все об откочевке и изложил свой план. Он предлагал немедленно послать в откочевку двух-трех надежных джигитов, чтобы они разведали, каковы в ней силы, враждебные советской власти, много ли бедняков, не желающих покидать родные степи. Такие люди уходили за границу лишь из боязни родовой мести. И если невольных окажется много, джигиты предложат обманутым беднякам вернуться в свои аулы.
Сапаралиев прекрасно знал настроения и думы бедняков казахов. Только баи, главы родов, были заинтересованы в том, чтобы увезти за границу все свое богатство, угнать весь скот. Когда в степь пришли новые законы, родовитые казахи и их приспешники начали запугивать своих родственников советской властью, рассказывали о большевиках страшные небылицы.
Многие пастухи, темные, забитые, поначалу верили своим богатым родичам и уходили вместе с ними за границу. Но теперь все чаще замыслы баев наталкиваюсь на открытое сопротивление бедняков. И хотя баи окружали себя наемными головорезами, многие откочевки возвращались – бедняки или убивали тиранов, или сдавали их в руки правосудия.
Сапаралиев рассчитывал, что и в этой откочевке тоже много недовольных. Догнать ее, как предполагал Сапаралиев, было нетрудно: она выбрала тяжелый маршрут через перевал Кок-Пак, по почти непроходимому, особенно для овец и верблюдов, ущелью Тую-Аша.
Кудашеву лучше всего не идти по следу откочевки, опередив ее, сделать засаду у перевала Алайгыр.
С этим планом согласились помощники Ибра Танат Дауленов и Санат Акбаев, согласился и Самохин, только он считал, что шесть пограничников – это очень мало, и послал посыльного к начальнику заставы Талды-булак Дмитрию Шуринину с просьбой помочь людьми. Шуринин выделил шестерых пограничников с ручным пулеметом и мортиркой к гранате «Дьяконова».
Двенадцать пограничников и сто комотрядовцев ускоренным маршем двинулись по следам откочевки, но надвигающаяся гроза вынудила их сделать остановку.
Едва они успели сбатовать лошадей, как туча закрыла все небо и уткнулась в перевал, заджигитовав молниями, разразившись непрерывным грохотом, будто рушила каменные горы. Замельтешил редкий град, перемешанный с водяными струями…
Больше получаса сидели люди перед перевалом Кок-Пак, видели, как вскипали мощные всплески летучего огня надо всем, что возвышалось над местностью, видели, как взметнулась искрами, точно взорвалась небольшая сосенка, слишком высоко забравшаяся в
