Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
Но вот туча миновала перевал, унося с собой и град, и грохот, и молнии. Снова заискрились ледники Семенова, заискрились горы, покрытые, как белой простыней, толстым слоем града, на фоне которого особенно ярким казался пестрый альпийский ковер из оранжевых ромашек, темно-красных шаров цветущего чеснока, синих-синих незабудок и других цветов. Такое можно увидеть только в горах: под копытами лошадей снег и незабудки, внизу, на скалах обрывистых ущелий, – нежные, белые тучки, а над головой – солнце и в полнеба радуга.
Ехать стало трудней, особенно когда отряд начал спускаться с перевала. Град таял, образуя лужицы на тропе, лошади то и дело скользили. На крутых спусках приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу.
Ущелье Тую-Аша встретило пограничников сырым холодом, застоявшимся запахом хвои, тихим журчанием ручейка, бегущего по дну ущелья между камнями. Крутые скалистые обрывы густо заросли тянь-шаньскими елями и шиповником. Солнце редко заглядывало в ущелье, и высокая трава, росшая между камнями, листья тальника, редкие кустики которого неуютно примостились по берегу ручейка, были светло-зелеными, почти прозрачными. Бледная, почти безжизненная трава, полумрак и тишина, в которой, казалось, повисал гулкий стук копыт, – все это невольно вызывало чувство подавленности, тревоги. Все притихли, насторожились.
Град, покрывший землю, скрыл все следы, но Сапаралиев, не останавливаясь, вел отряд вперед, уверенный, что именно в это ущелье спустились с перевала басмачи. Все молча ехали за ним, внимательно осматривая местность.
Проехали метров двести, как вдруг Ибраш остановил коня, спрыгнул с него и осторожно стал сгребать с земли и камней град.
– Плохо, командир, Кудашев идет по следу откочевки, торопит ее. – Он поднял несколько гильз и показал Самохину, тоже спешившемуся.
Тихо заговорил пограничник:
– А, может, не успели?
– Может, командир, может… Бой здесь был, большой бой. Не так давно. Вчера, наверное.
– Догонять нужно, быстрей двигаться! – послышались со всех сторон советы.
– Догонять? Верно говорите. А торопиться нельзя, – как можно спокойней проговорил Сапаралиев.
Всего несколько человек знали о том, что в откочевку посланы джигиты, но только Сапаралиев знал, что они в ущелье Тую-Аша должны были возвратиться до прихода отряда. Отсутствие посланцев тревожило. А тут еще гильзы, бой…
Сапаралиев не привык действовать вслепую, не зная обстановки, и он поделился своей тревогой, рассказал о своих посыльных.
Совещались недолго. Остановились на самом, по мнению большинства, приемлемом варианте: отряду медленно двигаться вперед, а трех-четырех человек, на самых выносливых конях, послать в разведку.
Через несколько минут разведчики, пуская коней рысью, где позволяла местность, скрылись за поворотом ущелья. Остальные не спеша двинулись по их следу. А еще через несколько минут один из разведчиков зарысил обратно, показывая жестами, что нужно поторопиться всему отряду.
– Там два убитых пограничника! – доложил разведчик, когда отряд подъехал к нему. – Раздетые, изрезанные. А близко от них могилы. Басмачи, должно, своих похоронили. Много могил.
Отряд пришпорил коней.
Без шапок и фуражек стояли все возле убитых басмачами красноармейцев, смотрели и мысленно упрекали себя: «Опоздали!»
Упрекал себя в этом и Самохин, хотя понимал, что никто из пограничников и комотрядовцев не виновен в опоздании.
Главная причина была в другом. Пока посыльный Кудашева доставил в отряд донесение, пока Самохину поступил приказ, времени прошло много, а Семен Кудашев, естественно, не мог ожидать помощи, сидя на заставе. Он начал преследовать откочевку, взяв с собой столько красноармейцев, сколько смог – четырнадцать.
Здесь и произошел бой. Четырнадцать против четырехсот. Силы неравные, и все понимали это. Но где Кудашев? Жив ли он и все остальные красноармейцы? Почему здесь остались убитые? Ведь пограничники никогда не оставляют погибших товарищей. Таков суровый закон границы.
Раздумья эти прервал цокот копыт, донесшийся из глубины ущелья.
– Два всадника, – определил кто-то.
Несколько человек по сигналу Самохина бесшумно выдвинулись вперед и залегли за камни, остальные тоже были готовы в любой момент вступить в бой; каждый выбирал себе взглядом удобную позицию.
Приготовления оказались напрасными – к отряду ехали джигиты, посланные Ибрашем в откочевку. Лица их были суровы.
«Шаг сделан, обратной дороги нет!» – такой ответ привезли они.
Посланные Ибрашем Сапаралиевым, Танатом Дауленовым и Никитой Самохиным джигиты по только им известным тропам пробрались в ущелье Тую-Аша немного раньше откочевки, встретили ее здесь, связались со знакомыми им джигитами-бедняками. Те согласились было ночью связать главарей (откочевка в Тую-Аша собиралась сделать остановку, чтобы дать отдохнуть коням и особенно овцам) и вернуться обратно, однако во второй половине дня оставшиеся у входа в ущелье наблюдатели сообщили, что с перевала спускаются пограничники.
Угнав в глубь ущелья овец, верблюдов и лошадей, басмачи сделали засаду: основные силы залегали в лесу у входа в ущелье, оставшаяся часть небольшими группами растянулась почти на километр, тоже замаскировавшись на крутых, заросших деревьями и кустарником склонах. Такое построение засады, как предполагали главари, даст возможность им уничтожить всех красноармейцев – въедет отряд в ущелье, они сразу же перекроют выход; прорвать сильный заслон пограничники не смогут и попытаются пробиться в глубь ущелья, тогда их станут расстреливать мелкие группы.
В ущелье въехали два красноармейца – басмачи молчали, не шевелились. Дозор проехал почти полкилометра, и тут Ефремкин, внимательно рассматривавший следы на дне ущелья, обнаружил, что некоторые из них уходят в лес, на крутые склоны. Он придержал коня и тихо приказал ехавшему за ним товарищу:
– Давай к Кудашеву. Пусть не въезжают в ущелье. Наверное, засада… Только не горячись – пускай думают, что мы ничего не заметили.
Говоря это, Ефремкин продолжал ехать вперед. Он остался один в глухом ущелье. Прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт, думал:
«Догадались или нет басмачи, успеет ли предупредить?!»
Ефремкин старался вести себя так, будто он ничего не подозревает: так же внимательно рассматривал следы, осторожно объезжал камни и кусты, держал винтовку наготове, – в общем, делал все, что положено делать дозорному. Движения его были подчеркнуто спокойны, предельно точны; ему казалось, что из-за всех кустов, густо разросшихся по склонам, на него смотрят враги, сотни глаз следят за ним, сотни стволов направлены на него, и допусти он малейшую ошибку, дай понять басмачам, что распознал их замысел, как прозвучат роковые выстрелы. Боялся не только потому, что ему страшна была смерть. Услышав выстрелы, пограничники обязательно поспешат на помощь и погибнут.
Тем временем еще два пограничника показались в ущелье – второй дозор. Возглавлял его красноармеец Иваненко. Когда он узнал о подозрении Ефремкина, то приказал своему напарнику и встретившему их посыльному от первого дозора скакать к Кудашеву, а сам пришпорил коня и стал догонять Ефремкина.
Басмачи, не понявшие вначале, почему один пограничник повернул назад (если бы была обнаружена засада, ускакали
