Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
Все круче и круче вверх поднималось ущелье, здесь не росли стройные тянь-шаньские ели, а лишь гнездились между камней чахлые кустики шиповника, да пестрел ковер трав яркими цветами незабудок, чеснока, ромашки. Необходимость в боковых дозорных отпала – здесь не могло быть засады, укрывшейся в густом лесу склонов, – и Невоструев, оставив дозорных дожидаться ядро отряда, поехал по следу откочевки только с Дауленовым.
Подъем становился еще круче. Даже привычным к горам лошадям были не под силу иные участки. Приходилось спешиваться и вести коней в поводу. Совсем близко ледник. Он серебрился в лучах заходящего солнца. Там, на вершине, светло, а в ущелье сгущались сумерки. Суживающиеся высокие стены казались фантастическими замками, одинокие кустики напоминали замерших часовых – Невоструев и Дауленов стали продвигаться совсем медленно, внимательно изучая каждый кусочек лежащей впереди местности. Они чувствовали, что откочевка где-то совсем близко. Вслушивались, не донесется ли до них блеяние овец или лай собаки, но было тихо. И вдруг – Невоструев и Дауленов даже вздрогнули от неожиданности – громко заорал ишак и сразу же смолк: кто-то, видно, вынудил замолчать расшумевшегося горлана.
– Сбатуем коней и – пешком, – натягивая повод, предложил Дауленов.
Невоструев кивнул головой, вынул ногу из стремени, чтобы спешиться, и вместе с конем рухнул на камни. Сверху, из ущелья зазвучали частые выстрелы. Конь Невоструева был сразу же убит. У Дауленова пулей сбило малахай, но он успел спрыгнуть с коня и укрыться вместе с ним за высоким камнем. Пули хлестали гранит, – осыпая мелкими крошками дозорных.
– Оставь коня здесь, сам – вниз. Доложи обстановку, – приказал Деуленову Невоструев. И, помолчав немного, добавил: – Хорошо бы до темноты сбить заслон.
– Зачем кровь проливать? Куда отсюда пойдут?! – ответил на это Дауленов, передал повод Невоструеву и ящерицей пополз.
Невоструев, выбрав удобную позицию, стал наблюдать за басмачами. Они стреляли, не показываясь из-за укрытий; видно было, что собираются только обороняться.
«Может быть, все же есть дорога через этот ледник? – думал Невоструев. – Наверняка есть – зачем тогда идти сюда? А может, правы Танат с Ибрашем? Может, не зная, что по их следу идет большой отряд, басмачи зашли сюда, чтобы сбить с толку Кудашева, дождаться, пока тот снимет засаду с перевала, а потом уйти за границу».
Оба предположения могли быть верными. Невоструев высказал их Самохину, когда тот с двадцатью пограничниками и комотрядовцами подполз к нему.
– Если дорога есть, то будет только обороняться, – согласился командир отряда. – Если нет – попытаются нас сбить. Но ждать этого не будем. Утром попробуем атаковать.
Сапаралиев, Дауленов и другие комотрядовцы утверждали, что через ледник откочевка не пройдет. Самохин и прибывший с частью своего отряда Кудашев настояли атаковать на рассвете откочевку.
Утром пограничники и комотрядовцы, за исключением небольшого резерва, начали продвигаться вперед, но через пятнадцать – двадцать минут поняли, что сбить оборону басмачей не смогут. Укрывшись в скалах, басмачи обстреливали ущелье перекрестным огнем, сами же оставались неуязвимыми.
Дважды в течение дня штурмовали пограничники и комотрядовцы позиции басмачей и оба раза безуспешно. Несколько человек было ранено. Наступила ночь. Все ждали следующего утра, готовились к новому наступлению.
Едва первые лучи скользнули по леднику, красноармейцы и комотрядовцы медленно, перебегая от камня к камню, начали продвигаться вверх. Они уже подошли к рубежу, у которого вчера встречали их огнем басмачи, и ждали, что вот-вот хлестнет винтовочный залп. Недоумевая, наступающие медленно и осторожно поднимались вверх.
Ущелье, суживаясь, делало небольшой поворот. За поворотом раскинулась большая поляна, окруженная крутыми вершинами, на которых лежал толстый слой обледеневшего снега. На поляне не было ни души, только потоптанные эдельвейсы, мусор, изорванная грязная кошма, вороньим крылом чернеющая на ослепительном льду, почти у вершины, да вырубленные во льду ступени говорили о том, что откочевка ушла, ушла и увела лошадей, овец и верблюдов; увела там, где еще никто, никогда не ходил.
Это казалось невероятным, но это был факт. Пока часть басмачей отбивала атаки пограничников и комотрядовцев, остальные рубили кетменями лед, стелили на ступени ковры и кошмы и перетаскивали через ледник животных.
Молча сидели комотрядовцы и пограничники у костров. Преодолеть такой тяжелый горный путь – и все впустую. Два человека убитых, несколько раненых…
– Еще один урок получили от басмачей, – вздохнув, проговорил Кудашев. – Лучше нас, гады, знают местность. Засел бы я у поворота тропы, не прошли бы… Все твердят: дальше ущелье непроходимое. Верим. А на карте его вовсе нет… За Тую-Аша я тоже виноват. Боковой дозор нужно бы выслать…
– Мало нас. Их двести – нас десять, – согласился Самохин. – Но думать, конечно, нужно. На то мы и пограничники. А местность знать – это главное. И связь бы хорошую. Никто бы не прошел, особенно сейчас, когда нам народ начал помогать. А откочевка, я уверен, вернется.
Самохин, Кудашев, Сапаралиев и Дауленов вновь послали в откочевку нескольких джигитов. Они должны были разъяснить беднякам, что судить их никто не будет и что издевались над красноармейцами баи специально, чтобы страх перед ответственностью охватил всех и вынудил безропотно идти, куда прикажут.
Отряд ждал результатов этой поездки в ущелье, у поворота тропы на перевал Алайгыр. Ждали двое суток. На третьи прискакал один из посыльных и сообщил, что откочевка возвращается.
– Связали почти всех баев, сбежали только несколько человек, – возбужденно докладывал он. – Связали тех, кто красноармейцев резал. Убивать их надо, здесь убивать, при нас…
– Зачем здесь?! Судить при всем народе будем, – оборвал его Ибраш. – Пусть не только мы, пусть все люди знают.
Где зреют вишни
Надя стоит под молодым, стройным топольком и смотрит на дорогу. Вот уже какой день Надя, задумчивая, ожидающая, стоит под деревцем, ею самой посаженным, и слушает шелест ночных листков, которые, будто сговорились, в один голос нашептывают слова любви.
Познакомилась она с Никитой Самохиным здесь, в Джаркенте, когда он работал в штабе пограничной части. Назначит свидание, придет, сядет и молчит, лишь перед уходом спросит:
– Завтра встретимся?
Сказал он о своей любви перед отъездом в Тасты.
– Жди, Надюша, приеду за тобой. Устроюсь на новом месте и приеду.
Девушка поверила этим скупым словам и ждала, а сегодня – особенно. Ей казалось, что именно сегодня Никита приедет; сегодня или никогда…
Пустынная дорога, ни пешехода, ни телеги. Надя стоит давно, несколько раз хотела уйти, но сдерживала себя: «Еще немножко. Еще чуть-чуть…» – И продолжала смотреть на
