Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
В полном смятении, не замечая дороги, барон вернулся на улицу Менар к Моро, который в тот день не стал выходить из дому – но не потому, что ничего не знал о событиях или остался к ним равнодушен. Андре-Луи поднялся навстречу другу.
– Итак, все кончено, – тихо произнес он.
Барон ожег его пылающим взглядом налитых кровью глаз.
– Кончено? Нет. Все только начинается. То, о чем вы слышали, находясь здесь, только увертюра. Пора поднимать занавес.
Самообладание ему изменило. Де Бац производил впечатление пьяного или сумасшедшего и говорил так же бессвязно, понося всех и вся, начиная с оголтелой толпы и заканчивая самим собой:
– Мне стыдно, что в моих жилах течет та же кровь, что и в жилах этих шакалов, – заявил он. – Ни один народ в мире не скатился бы до такой подлости. Бесчеловечные, звероподобные недоумки! Но ничего, они еще об этом пожалеют, когда узнают, насколько продажны их новые хозяева от Конвента. Даже они сообразят своими куриными мозгами, что к чему. Вот тогда они найдут, на кого все свалить, и пламя безумной ненависти сожрет самих раздувших его злобных сатиров, которые повинны в этом ужасе. Клянусь, все они отправятся той же дорогой, что и королева.
Хотя Андре-Луи и не реагировал на казнь Марии-Антуанетты так бурно, как де Бац, он разделял его решимость. Он держался внешне хладнокровно и сдержанно, но именно потому был вдвойне опаснее.
В течение нескольких дней друзья только наблюдали за развитием событий и ждали, когда поднимется занавес и начнет разыгрываться драма, сценарий которой они так искусно разработали.
Менее чем через две недели состоялся суд – вернее, пародия на суд – над двадцатью двумя жирондистами, томившимися в тюрьмах с июня. Робеспьер решил, что его час пробил. Теперь ни у кого не осталось сомнений, что партия Горы, бесспорным лидером которой был этот человек, сделалась ведущей политической силой государства. За судом последовала неизбежная казнь – массовая бойня, какой площадь Революции еще не видела.
После этого кровавого спектакля к де Бацу отчасти вернулся прежний неукротимый дух. Он даже слегка улыбнулся, сказав со вздохом:
– Бедняги! Такие молодые, такие талантливые! И так же как они, не колеблясь, ради удержания собственной власти, одобрили казнь короля, их казнь заслужит одобрения со стороны монархистов, поскольку она будет способствовать делу возрождения монархии. Подобно Сатурну, Конвент начинает пожирать своих детей.[274] Именно на это мы и рассчитывали. Если так пойдет и дальше, то скоро в департаментах не найдется ни одного храбреца, готового заменить отправившихся на гильотину депутатов. Конвент сократится до горстки презренных негодяев, которых в конце концов сметут, как сор. – Барон снова вздохнул и спросил: – Как поживает Индская компания? Не дозрела еще?
– Скоро дозреет, – ответил Андре-Луи. На днях комиссия объявила, что ликвидация не получила большинства при голосовании, поскольку она противоречит национальным интересам. Скромное известие об этом решении мигом достигло слуха дельцов, и доверие к компании уже начало восстанавливаться. – Акции поднимаются день ото дня. Получат наши приятели свою прибыль или нет, не так уж и важно. Они свое дело сделали. Сейчас я готовлю подборку фактов для какого-нибудь депутата с достаточно высокими амбициями, чтобы он не побоялся рискнуть и кинуть первый камень.
– Кто у вас на примете?
– Филиппо.[275] Он славится своей честностью. Кроме того, он из умеренных, а значит, естественный противник крайностей Шабо. Я уже прощупывал его. Мы беседовали, и я высказал удивление тем, как быстро многие члены Конвента становятся состоятельными людьми. Я с невинным видом спросил, нет ли у него объяснения этому факту. Он разозлился, назвал все это намеренной клеветой и сказал, что подозревает за подобными слухами заговор, цель которого – дискредитировать Конвент.
– Довольно проницательный малый, – заметил де Бац.
– Я пообещал выяснить, что смогу, и составить для него подробный отчет. Как раз сейчас готовлю.
Отчет был подготовлен настолько хорошо, что неделю спустя убежденный фактами народный представитель Филиппо поднялся на трибуну и бросил эту бомбу в депутатов. На время это положило конец дискуссиям на отвлеченные темы, которыми пробавлялся Конвент со дня возвращения Дантона.
Непосредственным поводом появления Дантона в Париже послужила казнь жирондистов. Кроме того, его настойчиво призывал вернуться его друг Демулен, который весьма страшился день ото дня возраставшей власти Робеспьера. И вдруг Дантон, на котором лежала главная ответственность за резню 10 августа, когда парижские сточные канавы окрасились в цвет крови, начал могучим басом проповедовать евангелие умеренности и терпимости.
Де Бац даже испугался, считая такую перемену ветра преждевременной. В то же время он видел в ней начало поворота революции вспять, и это подтверждало его давнюю уверенность в том, что, когда настанет пора, он обретет в лице Дантона человека, который сыграет во Франции ту же роль, что сыграл в Англии Монк.[276]
От этих расчетов барона внезапно отвлекла речь Филиппо. Занавес поднялся. Драма, которую Моро с де Бацем столь долго и тщательно сочиняли, началась.
Глава XXXII
Развенчанный
Филиппо был крупным, грузным мужчиной. Его тягучий голос, медлительная речь приковывали внимание и чуть ли не завораживали слушателей.
Не подозревая, что Андре-Луи вертит им, словно марионеткой, он произносил вложенные в его уста слова, наивно считая их своими. Андре-Луи так ловко манипулировал им, что, сам того не ведая, Филиппо повторял те самые фразы, которыми молодой человек, великолепно разыгравший республиканское рвение, поразил депутата накануне.
– Пусть маски обманщиков упадут! – Эта грозная метафора принадлежала Андре-Луи, и Филиппо, плененный ею, не постеснялся ее присвоить. – Пусть маски обманщиков упадут! – свирепо начал он свою речь, к вящему испугу Конвента. – Пусть Добродетель предстанет нагой, и народ увидит ее. Пусть он узнает, кто из деятелей, называющих себя его друзьями, действительно трудится на общее благо. Строгость к себе и другим – веление времени. Давайте же начнем с себя.
Филиппо сделал паузу, а затем швырнул ничего покуда не понимавшему собранию свою перчатку:
– Я требую, чтобы каждый член Конвента в течение недели представил отчет о размерах своего состояния до революции. Если оно с тех пор увеличилось, депутаты должны указать, насколько и за счет чего это произошло. Я предлагаю Конвенту принять декрет, по которому любой депутат, не выполнивший это требование в назначенный срок, объявляется изменником.
