Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
Отчаяние придало Шабо сил. Он поборол страх и поднялся на трибуну, чтобы представить собравшимся свои объяснения. Неискоренимая страсть к обличениям возобладала и на этот раз. Шабо заговорил об измене, о заговоре, об агентах Питта и Кобурга. Но если раньше его ораторский пыл вызывал у публики воодушевление, то теперь он принес Шабо лишь насмешки. Его перебивали, над ним глумились, требовали говорить по существу – не о Питте и Кобурге, а о себе самом. Шабо, совершенно не подготовленный прошлым опытом к такой враждебной реакции, запинался, потел, мялся и наконец, приняв поражение, начал спускаться с трибуны. И тут раздался визгливый женский крик, от которого у него застыла в жилах кровь:
– На гильотину!
Этот ужасный клич подхватили со всех сторон. Шабо замер на ступеньке, лицо его посерело. Он поднял над головой стиснутый кулак, призывая к молчанию, и крики, гремевшие под сводами зала, стихли.
– В чем бы ни обвиняли меня враги и революционерки, я всегда стоял на страже интересов народа! – крикнул он надтреснутым голосом, мало напоминавшим его обычные мягкие интонации.
С этим невразумительным заявлением он спустился на ватных ногах с трибуны и под враждебными и насмешливыми взглядами тех, кто еще вчера считал его полубогом, рухнул на ближайшую скамью.
На трибуну снова взбежал Дюфурни.
– И этот предатель еще смеет утверждать, что стоит на страже интересов народа! Человек, оскорбивший общественное мнение женитьбой на иностранке, на австриячке!
Шабо вскинул голову. Это было что-то новое. С этой стороны он не ожидал нападения. Значит, прежних обвинений им недостаточно. Значит, существует заговор с целью уничтожить его? Шабо обвел зал безумными глазами и наткнулся на взгляд Андре-Луи Моро, который с любопытством его разглядывал. И было в этом взгляде нечто такое, от чего Шабо пронзило ледяной иглой ужаса. Что делал здесь Моро? И что связывало его с этим негодяем Дюфурни? В Шабо проснулось смутное подозрение, но он тут же забыл о нем, услышав продолжение речи адвоката:
– Какую наглость, какое презрение к собственному народу и его чувствам надо иметь, чтобы выбрать такое время для такого брака! Он играет свадьбу с австриячкой в тот час, когда Антуанетта предстала за свои преступления перед Революционным трибуналом, когда страна, окруженная наемниками чужеземных деспотов, осыпает иностранцев проклятиями; когда наши братья на границах оставляют своих жен вдовами, а детей сиротами. И в такой момент Шабо заключает выгодный брак с австрийской подданной.
Всеобщая ненависть стала ответом и подтверждением его словам. Дюфурни чуть помолчал и продолжил:
– Женщина – это украшение мужчины. Если такое украшение потребовалось Шабо, ему следовало бы вспомнить, что нация запретила ввоз зарубежных товаров. Прежде чем брать себе в жены подобную особу, ему стоило бы поинтересоваться, не связана ли она узами родства с теми, кто служит интересам врагов Франции.
Тут Шабо не выдержал и вскочил с места. По крайней мере на это обвинение он мог дать достойный ответ. Депутат бросился защищать Фреев. Он напомнил собравшимся, что Юний – достойный член этого клуба, философ, патриот, первый представитель свободомыслящей Европы, человек, который пошел на значительные жертвы, чтобы жить в благодатной тени дерева Свободы.
– На жертвы, которые позволили ему исчислять свое состояние миллионами, – перебил его чей-то насмешливый голос.
Несмотря на смятение, в котором пребывали его чувства, Шабо показалось, что он узнал голос Моро. Но ему оставили мало времени на размышления. Зал снова разразился негодующими криками. Теперь Шабо обвиняли в изворотливости, в бесстыдстве, которым только и можно объяснить наглую ложь в защиту агента Кобурга, австрийского еврея, этого упыря, жиреющего на народных бедствиях.
Потом к прегрешениям Шабо против нации добавились обвинения в бесчеловечности. Их снова огласил Дюфурни, дождавшийся тишины, чтобы ни единое его слово не потонуло в общем шуме:
– До женитьбы, Шабо, у вас была сожительница-француженка, которая недавно стала матерью. Как вы обошлись с ней? Молчите? Вы бросили любовницу со своим ребенком, вы оставили их умирать с голоду!
Это известие вызвало новый взрыв негодования. Присутствовавшие в зале женщины готовы были растерзать депутата. Ему припомнили его монашеское прошлое. Теперь отступничество, которое прежде принесло Шабо славу просвещенного республиканца, истолковали как потворство собственным порочным наклонностям.
Яростные нападки вконец сломили дух Шабо. Сотрясаясь от рыданий, бормоча себе под нос невразумительные, беспомощные угрозы в адрес своих обвинителей, он на непослушных ногах покинул клуб, который стал местом его унизительного поражения.
Он отправился домой, в свои апартаменты на улице Анжу, новоприобретенная роскошь которых, еще недавно столь желанная, ныне казалась ему проклятием. Теперь он, возможно, поплатится за нее головой. По дороге он снова и снова спрашивал себя, какой враг так внезапно, безо всякого предупреждения, выскочил неведомо откуда, чтобы вцепиться ему в горло.
Братья Фрей выслушали рассказ шурина с тяжелым сердцем. Шабо ничего от них не утаил. Но когда он заговорил о тайном, невидимом враге, испуг Юния сменился презрением. Юний был здравомыслящим, практичным человеком. Лепет Шабо о мифическом неприятеле и дурных предчувствиях выводил его из терпения.
– Тайный враг! Фу! Какой тайный враг может у тебя быть? Обманутый муж, жену которого ты соблазнил? Какой-нибудь недотепа, которого ты облапошил? Друг или родственник какого-нибудь бедняги, отправленного тобой на гильотину? Подумай. Ничего подобного не припоминаешь?
Шабо задумался. Он знал, что виноват во всех перечисленных грехах, и не только в них. Но он не мог вспомнить никого, кто подходил бы на роль мстителя.
– Тогда успокойся и перестань забивать себе голову всякими бреднями. Твой тайный враг – банальная зависть, которую вызывают богатство и успех. Ты величайший человек во Франции после Робеспьера. Неужели тебя, с твоим положением, с твоей популярностью, могут уничтожить низкие завистники? Пусть этот негодяй Дюфурни распаляет якобинцев. Якобинцы не народ. А именно народ, суверенный народ, является сегодня во Франции верховным арбитром. Обратись к нему. Он тебя не оставит. Наберись мужества, дружище.
Стараниями не потерявшего присутствия духа Юния Шабо несколько оправился от того, что ему довелось пережить в этот день. Ночью он обдумал свое положение и возможные действия и к утру принял решение. Он пойдет к Робеспьеру. Неподкупный не останется безразличен к его судьбе. Он, Шабо, слишком ценен для партии Горы, а ей предстоит тяжелая борьба.
