Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— А если не ты выиграешь? — насмешливо спросил спартанца Алкиной.
— Кто выиграет, тот и выиграет! — ответил за Амфинома кто-то из толпы женихов. — Мы все поклянемся, и пускай боги решают, кому повезет.
— Отлично, — кивнул Телемак. — Любой, кто будет в этом зале сегодня вечером, получит возможность принять участие в состязании, чтобы ни у кого не было обиды. И тот, кто выиграет, будет обязан жениться на царице.
— А если выигравший откажется? — воскликнул Аросий. — Тогда как раз мы и заподозрим сговор. Ну как те, кто богаче, подкупят тех, кто беднее?
— Нет, — твердо сказал юноша. — Такой возможности не будет. Вы сейчас дадите клятву, что признаете мужем царицы Пенелопы того, кто окажется победителем, и каждый из вас тут же от нее откажется.
— Ага! — Алкиной вдруг хлопнул себя по лбу. — Ага! Участие смогут принять все… И ты тоже, да, Телемак? И если ты выиграешь, то, уж конечно, на своей матери не женишься! Не Эдип же тебе в пример![70] И тогда мы все останемся в дураках, а царица не выйдет ни за кого. Скажи-ка, что за испытание ты для нас задумал, а то как раз и окажется, что ты в лучшем положении, нежели мы все, потому как уже знаешь, что нам предстоит.
Телемак откровенно расхохотался. Засмеялись и многие из женихов, поскольку предположение Алкиноя и впрямь выглядело смешным.
— Амфином сказал, что я не дурак, — юноша с трудом подавил смех, чтобы вновь заговорить. — Я не дурак, да… Но неужто я вас счел бы такими дураками? Конечно, я не стану сам участвовать в состязании за руку моей матери, а чтобы совсем успокоить тебя, достойный Алкиной, скажу, что мне уж точно не под силу победить: во-первых, я еще не достиг полной мужской силы, а во-вторых… а во-вторых, несколько дней назад меня ужалила оса, ужалила в спину, и очень сильно… Бывает что укусы ос действуют очень неприятно. Я не в полной силе сейчас, так что моего соперничества вам не стоило бы опасаться, даже не будь это настолько нелепо…
Последние слова он произнес таким тоном, что многие из женихов недоуменно переглянулись, а Лейод опустил глаза, избегая прямого взгляда царевича. Алкиной тоже умолк, проглотив приготовленные для возражения слова.
— Мы дадим клятву, и мы готовы состязаться, Телемак! — воскликнул Аросий. — Здесь есть жертвенник, вели привести овцу или барана, и мы тут же принесем жертву и поклянемся соблюсти условия.
— На этом жертвеннике обычно сжигают только масло или плоды, — проговорил Телемак. — В пиршественном зале не пристало резать овец. Однако на этот раз я сделаю исключение. Овцу сейчас приведут. И будем вместе молить богов, чтобы они были благосклонны к нам и дали, наконец, закончить долгий спор.
— Постой, Телемак! — проговорил Лейод, воспользовавшись мгновением внезапно наступившей тишины. — Постой… А ты сам, ты, сын Одиссея и его наследник, разве ты не хочешь стать царем на Итаке? Так чего ради ты так охотно выдаешь замуж свою мать?
Юноша спокойно посмотрел на афинянина и ответил:
— Мне еще рано быть царем, Лейод. И я не уверен, что скоро смогу им быть. Главное для меня — счастье матери и мир на Итаке. Я надеюсь, что смогу обеспечить ее счастье и этот мир. Вот и все.
— Отлично! Даем клятву и состязаемся! — закричал Амфином. — И пускай царица и царство достанутся сильнейшему.
— Они и достанутся сильнейшему, — сказал Телемак и махнул рукой рабу, внесшему в зал белого барашка. — Сюда, к жертвеннику. И позови жреца из храма.
Глава 7
Пенелопа плакала редко. В самые тяжелые дни ее никто не видел плачущей — слезы претили ее жизнерадостному нраву. Из-за этого она многим казалась беспечной, и это не вязалось с ее строгой, замкнутой жизнью в годы отсутствия Одиссея. Даже среди людей, близких к ней, иные думали, что она притворяется — либо напуская на себя суровость и блюдя такую твердую верность, возможно, уже погибшему мужу, либо так часто смеясь и радуясь.
Только Телемак, посвященный во все тайны матери, да еще ее верная старая Эвриклея знали, что творится в душе царицы, знали, что она чистосердечна и в своем умении принимать жизнь светло и благодарно, и в своей неженской твердости, в своей упрямой вере, что ее муж жив, в своем упрямом ожидании. Пенелопа жила этим ожиданием и в нем находила силы и радость. Ее смех и светлая улыбка были так же искренни, как и ее неприятие измены. Она была самой собою.
Телемаку почти не приходилось видеть слез матери. И теперь, когда она плакала, даже не плакала, а рыдала, уткнувшись лицом в подушки, юноша испытывал смятение, которое изо всех сил пытался подавить.
— Мама, прошу тебя… — он хотел говорить твердо, но его голос предательски дрогнул. — Мама, прошу тебя, не плачь! В зале уже зажгли светильники, все собрались, и нам нужно идти.
Она подняла голову и повернула к сыну мокрое от слез лицо. Его вновь, в который уже раз, изумило, что она кажется такой молодой. Ее время будто стояло на месте с тех пор, как корабль Одиссея исчез за горизонтом.
— Не знаю… не знаю, как с этим справиться! — воскликнула царица в отчаянии. — Я боюсь, Телемак! Я боюсь, что увижу его и пойму, что это не он! Понимаешь?
— Это он, — спокойно сказал царевич.
— Да откуда ты знаешь?! Тебе не было двух лет, когда он уехал. Ты не можешь его помнить!
— Я помню его голос. И разве только в этом дело? Я сразу понял, что это он. Мама, не сомневайся! К тому же, с ним были Ахилл и Гектор, а они-то его хорошо знают.
— А откуда ты знаешь наверняка, что они — Ахилл и Гектор? — в волнении царица взмахнула руками. — Их ведь ты тоже никогда не видел. И они должны были погибнуть…
— И отец должен был, — голос Телемака был так тверд, что поневоле его уверенность начала действовать на Пенелопу, и ее смятение почти улеглось. — Мама, если бы ты их увидела, то поняла бы, что это те самые легендарные герои. Других таких нет в Ойкумене. Между прочим, они — родные братья. Великий Ахилл не ахеец, он тоже сын Приама и Гекубы. Ну, скажи мне, могли бы люди, желающие меня обмануть, такое выдумать? Они бы что-нибудь более убедительное сочинили. Вся их история похожа на сказку, но так все и было. И они спасли моего отца. То есть, сперва он спас их, а потом… Послушай, нам нужно идти. Умойся, приведи себя в порядок, и идем. Когда все кончится, отец тебе сам все расскажет.
Она покачала головой, бессознательно поправляя на затылке узел роскошных пепельных волос. Потом посмотрела на сына, и вместо смятения он увидел в ее расширенных глазах страх.
— Когда все кончится, — повторила она глухо. — А ты уверен, что это кончится хорошо? А если они убьют его? Ведь тебя они едва не убили!
