Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Алкиной как-то странно усмехнулся, и в его темных глазах, только что очень злых, царице вдруг померещилось веселье, но такое темное и нехорошее, что у нее екнуло сердце.
— Твой сын уплыл пять дней назад! — проговорил молодой итакиец с какой-то странной, почти торжествующей насмешкой. — До Эпира плыть при спокойной погоде — ну, самое большее, сутки с половиной! Ну, положим, сутки на то, чтобы разузнать, что там за Одиссей такой, и кто он на самом деле. Сегодня, в крайнем случае, завтра твой сын должен вернуться, Пенелопа. А если он не вернется…
— Почему? — голос женщины не задрожал, страх, внезапно ледяной иглой кольнувший ее сердце, был только в расширившихся глазах. — Почему Телемак вдруг не вернется? Что ты говоришь, Алкиной?
— Он только хочет сказать, — поспешно воскликнул Лейод, кинув на Алкиноя свирепый взгляд, — он хочет сказать, милостивая царица, что если Телемак задержится в пути, на добрую весть надежды не будет! Если бы он плыл с вестью радостной, то поспешил бы к тебе!
Удар гонга, гулкий и пронзительный, заставил вздрогнуть не только Пенелопу. Отчего-то гонг, повешенный у ворот дворца, гонг, который женихи слыхали не раз и не два, теперь показался им слишком громким и пронзительным.
— Что это? — резко спросил Алкиной. — Кто там так лупит в медяшку?
— Госпожа царица! Госпожа! — дверь, ведущая из нижней залы на лестницу, распахнулась, и в косых солнечных лучах, в тонком столбе играющей на солнце легкой пыли, появился раб Филотий.
— Твой сын вернулся, госпожа! — не скрывая радости крикнул он в ответ на тревожный вопрошающий взгляд Пенелопы. — Он уже у ворот.
— Что?! Что ты сказал?! — вырвалось у Алкиноя. — Это… Ты не ошибся, раб?
Филотий косо глянул на жениха и не удостоил его ответом.
— Телемак вернулся! — в восторге крикнула Пенелопа. — Скорее, скорее, Эвриклея, мое покрывало. Я сама встречу его!
И, набросив на голову тонкую, полупрозрачную ткань поданного рабыней платка, царица бегом кинулась через залу к воротам, уже не обращая внимания на Алкиноя и Лейода и, кажется, не замечая их внезапного испуга и изумления.
Глава 6
— Тише! Говори тише! Или те, кто не знал о нашем замысле, догадаются, и тогда мы пропали! Давай хотя бы отойдем от стола…
— Пошел ты к земляным червякам, поганый трус! Кто знал, кто не знал… Какая теперь разница?! Ты, хитрейший из хитрых, можешь объяснить, что произошло? Ты уверял меня, что своими глазами видел, как он свалился со стрелой в сердце!
— По крайней мере, она вошла в спину как раз против сердца, если только оно у него на том же месте, что у всех людей… Я не знаю… Я не знаю, Алкиной, как можно было не умереть, получив такую рану…
— И ты не подошел и не проверил?
— Да я же говорил тебе: как раз, когда мы вылезли из засады, появился этот неизвестный корабль и собрался причаливать! Как мы могли оставаться на берегу? А если эти мореплаватели заявились бы потом в город, пришли сюда и узнали меня или кого-то из моих воинов?
— Ты просто трусливая дрянь! Ты трусливее любой женщины, Лейод! И я-то, осел, согласился тебе довериться… Надо было мне самому туда пойти!
— Ну да, ну да! И все во дворце говорили бы, что вот — только Телемак за порог, как и Алкиной исчез куда-то. Тебя виднее всех и слышнее всех, дружочек, все на тебя обращают внимание, а потому никак нельзя было отлучаться тебе, никак нельзя!
— Мне нельзя отлучаться, а ты взял и все испортил! Как случилось, ну как случилось, что ты не смог исполнить свой собственный замысел? Почему царицын сыночек жив? Почему?!
Эту перебранку Алкиной и Лейод затеяли прямо за завтраком, что и вправду было небезопасно: среди собравшихся во дворце женихов Пенелопы о задуманном ими убийстве никто из женихов не знал, они им не доверяли, понимая, что при всем своем нахальстве почти все эти люди боятся гнева богов…
Центральный зал во дворце Одиссея был таким же, как почти во всех домах не слишком богатых ахейских базилевсов. Это была просто очень большая комната в средней части дома. Залом ее делали разве что восемь деревянных столбов, на которые опирались широкие балки потолка, столбов, деливших просторное помещение на три нефа[69]. Каменные стены были выбелены и по фризу украшены росписью, не геометрической, а причудливым цветочным плетением. В ранней юности Одиссей, побывав на Крите, увидел такой орнамент в одном из тамошних дворцов и потом, перестраивая свой дворец, нарисовал узор по памяти и приказал рабам воспроизвести его. Кроме этой росписи, зал украшала лишь стоявшая в нише одной из стен статуя Афины, перед которой был устроен небольшой домашний жертвенник. Здесь приносились только бескровные жертвы — плоды, масло, цветы, большой алтарь богини находился в ее храме, который был возведен Одиссеем неподалеку от дворца. Восемь бронзовых светильников, расположенных вдоль стен зала, нельзя было назвать украшениями — они были самой простой, даже грубоватой работы, но были дороги хозяину дома: когда-то их выковал его отец, царь Лаэрт, упражняясь в кузнечном искусстве.
Посреди зала стоял большой стол, к которому в последние дни пришлось приставить еще один, немного меньших размеров: многочисленные гости-женихи не умещались за одним столом. Скамеек и лежанок тоже было куда больше, чем прежде, кроме того, повсюду были разбросаны кожаные подушки и овечьи шкуры. Ненасытные гости, проводившие у стола большую часть дня, даже сдвинули два стоявших вдоль стен массивных сундука и подтащили их к столам. Не всем удавалось разлечься за трапезой, как им хотелось, и лучшие места всегда занимали те, кто был побогаче и понаглее, остальные трапезничали сидя, либо устраивались на полу, на шкурах и подушках. Воины и рабы женихов ели во дворе, однако часто многие из них являлись к хозяйскому пиру, надеясь получить кубок вина и кусок мяса вместо хлеба, маслин и бобов.
И сейчас, за завтраком, в комнате было не менее сотни человек, хотя самих женихов во дворце жило пятьдесят четыре. Стол был обильно, но беспорядочно уставлен блюдами и мисками со снедью — жареной свининой, яйцами, свежеиспеченным хлебом, сухим виноградом и абрикосами, рыбой, запеченной в золе очага, зеленью. Кувшины с вином стояли не только на столе, но и на полу — их было много. Прежде Одиссей и Пенелопа приучали слуг накрывать на стол красиво: все блюда и тарелки рабыни расставляли аккуратно, следили за тем, чтобы они не громоздились в беспорядке, но чтобы на них было приятно смотреть. Для женихов этого усердия никто не проявлял, да и невозможно было при таком количестве едоков приводить стол в порядок. Тарелок вообще не хватало на всех, и лишь Алкиной, Лейод и еще несколько наиболее знатных и наиболее решительных «гостей» ставили перед собою тарелки и наполняли их кусками получше, остальные ели с лепешек или просто со стола, от чего дерево за несколько дней сделалось жирным и покрылось пятнами вина и масла.
