Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Два корпуса вышли в тот же вечер, гвардия и прочие войска – на другой день. Маршал Мортье должен был оставаться в Москве с 8 тысячами пехоты и конницы. Он получил приказание вооружить как можно поспешнее Кремль, собирать муку, картофель, капусту, водку и печь сухари. Наполеон в конце своего приказания приписал: «Быть может, я еще возвращусь в Москву». Однако, этим словам никто не поверил – ни генералы, ни солдаты. Выступавшие войска тащили на себе и за собой непомерную добычу. Если бы Наполеон двинулся налегке, он успел бы упредить нашу армию на пути от Калуги к Смоленску; но огромные обозы, да еще на изнуренных лошадях, замедляли поход на каждом шагу. За войсками ехали более 10 тысяч карет, колясок, дрожек, бричек и фур, нагруженных добычей; вместо продовольствия, маркитантки везли товары, посуду, серебро; тем же были наполнены артиллерийские повозки и госпитальные фуры; кавалеристы навьючили сверх сил своих жалких лошадей, а пехота еле двигалась под тяжестью ранцев и узлов. Это было не движение армии, всегда готовой к бою, а переселение народов со всем их имуществом. На протяжении 30 верст тянулись в 3–4 ряда артиллерийские орудия, потом казенные фуры и, наконец, пестрый, бесконечный обоз, вокруг которого толпилась другая армия из разного сброда. Тут были иностранцы со своими семействами, проживавшие прежде в Москве; потом, нестроевые, маркитантки, больные, раненые, женщины, дети – все это толкалось, толпилось, налезало друг на друга, производя тесноту и страшный беспорядок. Если случалось встретить по пути мост или гать, то обозы останавливались для того, чтобы пропустить вперед войска, и тут начиналось такое столпотворение, которое невозможно описать и которым отлично умели пользоваться наши партизаны: таких случаев они не пропускали. Медленное и бестолковое движение нагоняло на солдат уныние; самые лучшие войска стали терять необходимую бодрость и доверие. Наполеон должен был сносить терпеливо такой беспорядок, потому что у него не было запасено продовольствия, не было впереди магазинов и прокормить стотысячную армию, да еще в неприятельской стране, где поднялся весь народ – дело не легкое. Сам император тащил за армией несоразмерное число артиллерии и артиллерийских обозов; особые повозки везли, например, персидские и турецкие знамена, взятые в церквах столицы. Спрашивается: к чему он их тащил?! – Из Москвы идут на Калугу две дороги – «Старая» калужская и «Новая» калужская: первая – на Тарутино, где находилась наша армия, а вторая – правее, на Боровск и Малоярославец. Наполеон хотел обмануть русских, исполнив скрытное передвижение своей армии со Старой дороги на Новую, а именно: выйти по Старой калужской дороге, сделать верст 30 и проселками выйти на Новую, а потом через Малоярославец поспешно пройти на Калугу. Если бы это движение удалось, он отрезал бы нашу армию от Калуги и мог бы в ней зимовать, тем более, что там находились большие запасы продовольствия.
В случае чего, он мог отсюда идти на Смоленск, краем еще не разоренным. Таковы были выгоды этого движения. Для нас же было выгодно не допустить французов на Калугу, а заставить их идти в Смоленск по старой дороге, по которой они шли в Москву, через Можайск и Бородино. Это удалось благодаря бдительности партизан. 7-го октября генерал Дорохов, стоявший недалеко от Новой Калужской дороги, у Катова, донес фельдмаршалу, что неприятель, в числе 8–10 тысяч, появился у села Фоминского. Тогда Кутузов выслал корпус Дохтурова с придачей кавалерии и артиллерии. Эти войска выступили из Тарутинского лагеря 10-го числа утром. Дорога была скверная, грязная; артиллерия вязла по ступицы, так что батарейные орудия пришлось бросить. Пройдя 15 верст, Дохтуров заночевал, но скрытно, не разводя огней, и рассчитывал, с рассветом, неожиданно атаковать неприятеля у села Кáтова. Уже прошла полночь, надо было выступать, как прискакал партизан Сославин и привез важные вести. Он рассказал, что был за 4 версты от Фоминского, скрывшись в лесу, и видел самого Наполеона; пропустил мимо себя его свиту, за ней французскую гвардию и много других войск. Из числа отсталых Сеславин захватил несколько гвардейцев, а одного из них, самого расторопного капрала, привез с собой к Дохтурову. Этот капрал тут же и показал, что вышли они из Москвы четыре дня назад, что Мортье оставлен в Кремле, и что вся армия Наполеона идет через Баровск на Малоярославец. Этим известием Сославин не только разъяснил скрытное движение Наполеона, но спас отряд Дохтурова, который, наткнувшись на всю французскую армию, легко был бы разбит. Генерал Дохтуров сейчас же послал донесение фельдмаршалу, а сам повернул влево, чтобы поскорее занять Малоярославец. Услыхав, что Наполеон оставил Москву, Кутузов, потрясенный этим известием, зарыдал и, повернувшись к образу Спасителя, произнес: «Боже, Создатель мой! Наконец Ты внял молитве нашей: с сей минуты Россия спасена!». Тот же час были сделаны нужные распоряжения: Платову с казаками идти теперь же, остальным войскам готовиться. К вечеру 11 числа, Тарутинский лагерь опустел, тронулись даже обозы.
Вице-король, шедший в авангарде французской армии, успел захватить Малоярославец; Дохтуров немедленно его атаковал и вытеснил французов. С прибытием остальных войск вице-короля, а также других корпусов, бой возобновился и продолжался до глубокой ночи с необыкновенным ожесточением. Семь раз Малоярославец переходил из руки в руки; к вечеру его развалины остались в руках французов. С обеих сторон легло более 12 тысяч. Ночью двое русских артиллеристов забрали пороху, фитилей и подожгли крайние строения; пожар разлился широкой полосой, и в то время, когда французы собирались в кучи его тушить, в них палили из пушек. Трудно рассказать, на что стал похож этот город, под стенами которого должна была решиться судьба кампании. Улицы обозначались не домами, а грудами трупов, истерзанных, раздавленных колесами; погибло
