Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— Воды, и побольше! — проговорил герой, уже ни на кого не глядя, сосредоточившись на черном древке, уродливо и нелепо торчащем меж лопаток Телемака.
Рывок. Герой дернул так резко и так быстро, что остальные не успели уследить за его движением. Они увидели лишь, как он нагнулся, плотно сжимая пальцами древко, и вот он выпрямился с окровавленной стрелой в руке.
— Наконечник на месте! — не скрывая облегчения, воскликнул Неоптолем.
Ахилл как-то странно усмехнулся, слегка потряс стрелой в воздухе, и плоский медный наконечник, бурый от крови, упал на его колени.
— Я чувствовал, что он должен отделиться, — глухо проговорил герой, избегая смотреть в лицо Одиссею. — Он вошел в лопатку и плотно в ней засел. Важно было дернуть так быстро, чтобы он не успел соскочить. Ф-ф-у, как я испугался…
— Почти то же самое было, когда ты вынимал стрелу из меня, тогда, в Трое, помнишь? — улыбаясь и тоже не скрывая облегчения, воскликнул Гектор.
— Тогда было, с одной стороны, проще, — возразил Ахилл. — Тогда стрелу можно было протолкнуть до конца и срезать наконечник. А здесь ее пришлось бы проталкивать прямо через сердце! Но, с другой стороны… с другой стороны, скажу правду: тогда мне было еще страшнее! Тогда мне было так же страшно, как сейчас Одиссею.
Он отбросил стрелу и принялся промывать рану перед тем, как приложить к ней снадобья. Когда Ахилл накладывал пластырь, Телемак вздохнул и открыл глаза.
— Как легко стало! — произнес юноша, и голос его прозвучал куда яснее и громче. — Вы вынули стрелу, да? А мне показалось… Мне показалось, будто я слышал голос отца!
— Тебе не показалось.
Юноша привстал, опираясь на руки, затем медленно обернулся. Казалось, он боится посмотреть на того, чей голос услыхал, находясь в беспамятстве, и счел предсмертным наваждением. Но этот же голос прозвучал снова. Однако это мог быть обман слуха, и, в конце концов, мало ли похожих голосов? И потом, прошло семнадцать лет! Что, если ему просто очень хочется поверить?
Телемак поднял голову и посмотрел в лицо Одиссея. Вернее, в его глаза. И сомнения пропали.
— Ты? — тихо проговорил юноша. — Ведь это ты, отец, да? Клянусь Гермесом, я так и думал… Я так и знал, что когда будет уже совсем плохо, вот тут ты и вернешься!
Глава 4
Некоторое время спустя путешественники разожгли на берегу костры и предали огню тела убитых итакийцев, спутников Телемака. Можно было погрузить их на корабль и отвезти в город, однако приезжие, выслушав рассказ царевича обо всем, что происходило в последнее время на Итаке, решили не появляться там открыто. Многое из услышанного совпадало с тем, что уже раньше говорил Одиссею Неоптолем, но подробности этих событий вызвали у всех настоящее негодование.
— Вот уже более четырех лет на Итаку приезжают ахейцы с разных концов Пелопоннесса и из других земель и сватаются к моей матери, — рассказывал Телемак. Пенелопа все еще красива. Ты сам увидишь, отец, и порадуешься ее красоте. Она отвергала и отвергает всех, кто домогается ее руки, а они твердят ей, что раз ты не вернулся с войны, то тебя уже нет в живых… Это разные люди, в основном те, у кого ничего своего не осталось, либо осталось слишком мало… Первым приехал четыре года назад Лейод, афинянин, за год проигравший в кости и промотавший всю свою военную добычу и, к тому же, перессорившийся со всеми своими родственниками. Он долго уговаривал маму, но она была непреклонна, и он уехал. Но потом вернулся, а с ним еще Эвримах из Микен и Амфином, спартанец, оба они тоже разорились, вернувшись с войны, а Амфином, кроме того, чем-то обидел царя Менелая и предпочел убраться подальше от него. Пенелопа и слышать не хотела о браке с кем бы то ни было — она была твердо уверена, что ты вернешься, отец. А женихи все приезжали и приезжали. Вот уже год, как они и все поселились здесь. К ним присоединились теперь многие из местных, заявляя, что итакийцы имеют больше прав на свою царицу. Как будто кто-то вообще имеет право на мою мать, как на рабыню! Из здешних самый наглый — Алкиной[65].
— Это еще кто? — прервал рассказ сына Одиссей. Отчего я его не знаю? Он что, даже не знатного происхождения?
— Очень даже знатного. Но ему сейчас всего двадцать шесть лет, вот ты и не помнишь его. Зато должен помнить его отца Эвпейта.
— Помню, — Одиссей нахмурился. — Но это всегда был почтенный и мудрый человек. Теперь он должен быть уже стар. И что же, его сын не в отца?
Телемак горько усмехнулся. Он полулежал на сложенном корабельном парусе и положенных поверх него плащах, держа в руке чашку воды с разведенным в ней лечебным египетским вином.
Над бухтой уже опускался вечер, небо темнело, но ало-золотая полоса заката горела ярче озарявших берег лохматых пятен огня. Путешественники расположились у самого конца песчаной косы, подальше от противоположной стороны бухты и от погребальных костров, с наветренной стороны, чтобы запах горящей человеческой плоти не долетал до них. Мирмидонские воины принесли с корабля копченого кроличьего мяса и свежее мясо большой акулы, что попалась на крюк по пути на Итаку. Гребцы, поужинав, ставили в бухте сети, чтобы обеспечить завтрак, а троянцы, Одиссей и его сын устроились у своего костерка, возле самой воды.
— Спрашиваешь, отчего Алкиной не в отца? — повторил Телемак. — Да кто же может знать это? Эвпейт тоже был под Троей, и сын долго рос без него. Но ведь и у других было так же… Во всяком случае, все у нас уважают Эвпейта, и мало кто выносит Алкиноя. Он грубый, дерзкий и неучтивый. И среди всех женихов Пенелопы он — самый навязчивый. Он постоянно оскорбляет мать своими домогательствами, а когда она его укоряет в невежливости и нетерпении, грубит ей и заявляет, что они оказывают ей честь, предлагая стать женой одного из них!
— Даже так? — голос Одиссея дрогнул гневом, но он тут же овладел собой. — Так, значит, честь? Да, Телемак?
— Да, отец. Прежде приезжие женихи жили у здешних искателей маминой руки, и все вместе они разоряли окрестных селян, просто их обирали, потому что у приезжих при себе еще рабы и воины, их надо кормить. А месяц назад, когда мама в очередной раз сказала, что будет ждать твоего возвращения, этот самый Алкиной заявил, что в таком случае, чтобы ей «легче было сделать выбор», они все, вместе с воинами и рабами, поселятся в нашем доме и будут в нем есть и пить, и отказать им, по законам гостеприимства, царица не может! И они живут в нашем дворце, в зале устраивают ежедневные пиршества, они за этот месяц разорили нас и продолжают разорять! Мама сказала им, что не станет никого выбирать, пока не закончит свое покрывало.
