Хлеб печали - Станислава Радецкая
- Я всегда возношу Ему хвалу. Но есть вещи, которых я принять не могу и не хочу.
- Даже если речь идет о вашей жизни? Не слишком ли это глупо?
- Мы уже говорили об этом однажды, - обронил наставник. – Но я не хочу ссориться сегодня. И не хочу, чтобы когда-нибудь нам пришлось выступить друг против друга. Вы знаете, как зыбко наше положение сегодня и как все меняется во мгновение ока. Поэтому будьте благоразумны.
«И придержите язык», - хотелось добавить Эрнсту-Хайнриху, но он промолчал из уважения к возрасту барона.
Тот насупился и покраснел, и по его лицу стало ясно, что у него явно было, чем и как возразить, но принесенный обед прервал спор, и Эрнст-Хайнрих с разочарованием понял, что сегодня у него вряд ли получится узнать, о чем идет речь. Есть они, однако, не стали, и барон велел положить еду с собой, на случай, если они все-таки проголодаются в дороге, пока будут улаживать дела.
В дом барона они попали лишь к вечеру, и добрая хозяйка, увидев, что они устали и измотались, сразу же приказала готовить постель для гостей. От нее не укрылась та натянутость, что сопровождала их весь день, но Анна фон Ринген не подала и виду, что что-то не так: она была мила и гостеприимна, и особенно была мила с Эрнстом-Хайнрихом, вероятно, желая загладить свою вину. Увы, от усталости ему сложно было ответить тем же, и он только молча принимал ее помощь. Ему бы хотелось еще раз увидеть дочь барона фон Рингена, но если та и была здесь, то не показывалась гостям на глаза. Впрочем, как только Эрнст-Хайнрих увидел постель – хорошую, чистую постель, без клопов и пауков, с бельем из тонкого льна, – все мысли выветрились из головы. Хотелось спать – тяжелым, непробудным сном без сновидений, суток трое, не меньше.
Разумеется, он проснулся через несколько часов, потому что уснул слишком рано, и организм, отвыкший от того, что его балуют, прогнал всякий сон. Какое-то время он бездумно лежал, глядя на отблески лунного света на балках потолка, но затем услышал какой-то шум за окном: кто-то напролом ломился сквозь кусты.
- Ч-черт, - явственно проговорил пьяный и молодой голос внизу. – Проклятая луна, несчастливая луна… Куда я уронил ключ?.. Вечно она исчезает в самые поганые ночи. Тсс, тихо, - сказал он сам себе. – А то услышат. Моя бы воля – я не вернулся бы сюда никогда. Проклятый дом. Несчастливый дом.
Эрнст-Хайнрих сел на кровати, заинтригованный словами незнакомца. Тот бормотал себе под нос дальше, разыскивая свой ключ, и его голос больше не казался таким уж пьяным.
- А, это ты, - неожиданно заговорил барон, и Эрнст-Хайнрих тихо подошел к окну и прислонился лбом к стеклу, чтобы лучше слышать их разговор. – Ходишь как вор вокруг дома. Где ты был? Твоя мать волновалась. Опять кутил в городе со всяким отребьем? Неужели нельзя приехать к ужину, уважить мать, а не миловаться с какой-нибудь шлюхой, пропивая свой крест? – Барон говорил устало и совсем не похоже на себя. Кажется, он задавал эти вопросы уже сотню раз, и сотню раз не получал ответа.
- Любое отребье лучше, чем вы, - огрызнулся юноша, немедленно ощетинившись. – Я люблю свою мать, но она сейчас в хлопотах о сестре, поэтому оставьте меня в покое и не указывайте, что мне делать.
- Молчать, щенок! – прогремел барон. – Я слишком мало тебя порол и теперь ты дерзишь мне направо и налево!
- Щенок! – воскликнул юноша и неожиданно захохотал. Нет, он все-таки был пьян. – Как вы точно определили мое благородное происхождение! Благодарствую за него, многоуважаемый отец! Я – никогда – не забываю - об этом.
- Прекрати, - с отвращением проговорил барон. – Если бы я мог, я никогда бы не… Я… - он смешался, явно не находя слов.
- Да-да, - с насмешливой болью поддержал его юноша. – Вы, конечно бы, не оставили мне такого наследства. Это я уже слышал. От вас, кто всегда говорил, что нет смысла сожалеть о содеянном. Вот и не сожалейте. Но и не пеняйте на то, что у других тоже есть свое мнение.
- Какое у тебя может быть мнение! – опять взвился барон. – Мальчишка и кутила! Я только и делаю, что плачу твои долги!
- А я вас об этом не прошу. Со своими долгами я разберусь сам. Но вот ваши – я предпочел бы, чтобы вы оставили их при себе.
Они замолчали, и Эрнст-Хайнрих ясно представил, как они стоят друг против друга – барон, весь в красных пятнах от злости, и его сын, не столь уж уверенный в своей правоте и оттого еще более нахальный.
- Если бы я мог, я б так и сделал, - неожиданно просто сказал барон фон Ринген. – Но послушай меня…
- Нет, нет, хватит! – поспешно оборвал его сын. - Я слышал это много раз, отец, и выше моих сил опять выслушивать ваши выдуманные оправдания. Избавьте меня от этого. Да, ни вы, ни я ничего не можем изменить, так зачем говорить об этом? Оставьте меня в покое и отпустите с миром.
Барон не ответил, и Эрнст-Хайнрих подумал, что он ушел. Юноша под окном еще несколько раз выругался, кляня несчастливую луну, и тоже замолк, по-видимому, так и не найдя свой ключ.
Сон окончательно ускользнул от Эрнста-Хайнриха, и он впервые слегка посочувствовал барону. Разговор о долгах, впрочем, заинтересовал его куда
