Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Вслед за пехотой, по улицам крепости проехала конница и окончательно очистила их от турок. В 4 часа дня все было кончено. Измаил имел тогда ужасный вид. На улицах и площадях валялись горы убитых, полураздетых, даже совсем нагих; лавки и богатые дома стояли в полном разрушении; внутри все было растащено или разрушено. Никогда еще русские солдаты так не ожесточались, как во время и после штурма. Кроме того, что они были измучены долгой и тоскливой осадой, никогда победа не доставалась так дорого, как в этот кровавый приступ. Десять часов они были в огне, и третья часть убыла из строя. Но зато нигде беззаветная храбрость русских войск была так очевидна, как при штурме Измаила. Офицеры, главные начальники, всегда были впереди, бились как солдаты, от чего перебиты или переранены в огромном числе: из 600 офицеров уцелело только 200; солдаты рвались за офицерами без всяких понуканий, криков, а тем более угроз. Многие из оставшихся в живых, глядя потом на эти грозные валы, удивлялись, как они могли на них взобраться. Сам Суворов говаривал не раз, что на такое дело, как штурм Измаила, можно рискнуть раз в жизни, – не больше. Среди крови, дыма и огня, он послал два донесения; из них одно – императрице: «Гордый Измаил пал к стопам Вашего Императорского Величества»; другое – Светлейшему: «Российские знамена – на стенах Измаила». – Военные трофеи были велики, лучше сказать, громадны; пленных взято 9 тысяч, пушек – 265, знамен, бунчуков 370, пороху – до 3 тысяч пудов, лошадей – до 10 тысяч. Солдатам досталось такое множество товаров, денег, ценной посуды и оружия, что они не знали, куда с ними деваться. Многие щеголяли в сорванных с древков красивых турецких знаменах; иные запахивались дорогими турецкими шалями или коврами; гуляки, особенно бывшие запорожцы, кидали горстями золото, серебро, топтали ногами драгоценные сосуды. Суворов, по своему обычаю, ни до чего не коснулся. Офицеры привели к нему арабского коня, в полном и богатейшем уборе; они просили принять его на память об этом славном дне. Суворов отказался: «Донской конь привез меня сюда, на нем же отсюда и уеду». Недаром солдаты говорили: «Наш Суворов во всем с нами, только не в добыче».
Штурм Измаила устрашил недругов России, подстрекавших турок к продолжению войны. Они заключили мир, отдав Очаков и земли Кубани. На этот раз грозная твердыня, облитая русской кровью, была возвращена туркам, хотя ненадолго. В то самое время, когда гостил в Москве Наполеон, Измаил был уступлен России с частью Бессарабии. Теперь, на месте бывшей крепости, стоят сиротливо три церкви, из них одна – бывшая мечеть. Некогда высокие валы осыпались, заросли бурьяном и по ним, вместо часовых, бродят овцы, под предводительством осла, нагруженного пожитками где-то уснувшего пастушка. Ни здесь, ни в городе, который раскинулся по ту сторону оврага, за бывшим армянским предместьем, нет ничего, что напоминало бы о величайшем подвиге в русской военной истории.
Походы Суворова в Италии
В начале 1799 года русские войска получили приказание идти на помощь австрийцам против французов. Император Павел давно уже смотрел с негодованием на насилия и захваты, которые позволяли себе французы. Так, во время похода в Египет, они захватили остров Мальту, владения рыцарского ордена, главой которого считался наш государь. Покоренным народам они навязывали такое правление, которого те вовсе не желали, в то время, когда законные государи, лишенные своих наследственных земель, скитались по Европе, как бездомные. Их несчастную судьбу также принял близко к сердцу русский монарх.
По совету англичан, австрийцы обратились к нему с просьбой, чтобы он, вместе с войсками, отпустили и Суворова для назначения его Главнокомандующим. Император согласился и на эту просьбу. Особым рескриптом он вызвал Суворова из деревни, где фельдмаршал жил на покое. Получив высочайший рескрипт, Суворов облобызал его, прижал к старым ранам и, отслужив молебен, быстро, как юноша, полетел на зов монарха. Император милостиво принял престарелого воина, своими руками возложил ему на шею крест Иоанна Иерусалимского, причем фельдмаршал, стоя на коленях, воскликнул: «Боже, спаси царя!» – «Тебе спасать царей», – сказал государь. В распоряжении Суворова было отдано два русских корпуса: один, в 20 тысяч, под начальством Розенберга; другой, в 9 тысяч, под начальством Ребиндера; третий корпус, Римского-Корсакова, предназначался в Швейцарию.
Суворов выехал из Петербурга в ту самую пору, когда начиналась распутица. Проездом через Вильну, где квартировал тогда Фанагорийский полк, карета фельдмаршала остановилась возле гауптвахты. Ее окружили городские власти, толпа народа, офицеры, солдаты. Командир полка подал почетный рапорт. Суворов принял его, сидя в карете, и пожелал видеть старых сподвижников, их подошло человек 50: «Здравствуйте, чудо-богатыри! Здравствуйте, мои милые!».
Многих фельдмаршал узнавал по лицу, подзывал к себе ближе, целовал их и ласкал, как ласкают любимых детей. Солдаты переглянулись; выступил вперед гренадер Кабанов и стал просить, чтобы фельдмаршал взял свой полк в Италию. «Хотим! Желаем, отец!» – подхватили седые усачи, теснясь возле кареты. Суворов обещал просить об этом государя; сам он распорядиться не может. Живо запрягли карету; фельдмаршал отправился дальше, и впоследствии, на полях Италии, часто вспоминал фанагорийцев, а они напрасно ждали, что их не сегодня-завтра пошлют туда же. В половине марта Суворов приехал в Вену, где остановился в доме нашего посланника. В ожидании высокого гостя, зеркала, бронзу и все украшения вынесли прочь; постель приготовили на сене. Приезд Суворова, скорое вступление русских войск в пределы Австрии возбуждали надежды немцев: сам император переменился, он никогда не был так доволен и весел, как теперь, заполучив вождя, доселе побежденного, и 30 тысяч победоносных войск.
Однако, несмотря на боевую славу, нашему полководцу не вполне доверяли и требовали, чтобы
