Эти редуты отстояли один от другого верст на 10, на 20 или 30, смотря по местности. Для постройки редута копали кругом ров, ставили посередине, квадратом, деревянное жилье на 50 казаков, и вот эти-то 50 человек, по очереди, несли в степи караульную службу. Сюда высылались самые трезвые, исправные и наилучше вооруженные; у каждого казака был мушкет, сабля, 4 пистолета и пика. За 1/4 или 1/2 версты от редута стояла сложенная из 20 смоляных бочек высокая «фигура»: наверху, на блоке висела пакля, вымоченная в селитре. С появлением орды зажигалась ближайшая «фигура», за ней зажигалась другая, третья – по всей линии редутов распространялась тревога. Скачут по тревоге запорожцы; табуны и отары овец скрываются в глубокие балки, а косари и все рабочие либо делают таборы, либо бегут укрыться в камыши. Ежедневно из каждого редута атаман или есаул, смотря кто за старшего, высылал в степь разъезды, человек по 5–10 в раз. Вот скачет, под вечер, степью запорожский разъезд: пики в руках, глаз и ухо настороже. Вчера дали знать, что ногайцы прокрались через границу: их надо накрыть. Впереди отряда несется хорунжий с красным значком; за ним едет полковник с перначем; сзади бегут крупной рысью уже порядочно притомленные казацкие кони. С утра еще казаки наметили широкий конский след и думают, что ногайцы угнали где-нибудь табун. Вот попадаются на дороге обглоданные кости коня, трава кругом мятая – это ногайцы съели коня, который стал у них отставать; а вот и другой след, в балку. Отряд остановился: слез с коня есаул, пошел сам по притоптанной траве и говорит, что здесь было убийство. Действительно, недалеко в балке нашли двух пастухов с ближнего зимовника: оба зарезаны. Начинаются расспросы: «Кто видел пастухов последний раз?». Один казак отвечает, что видел их всего три дня назад, когда возил камыш на зимовнике. «Ну, братцы-товарищи, – говорит полковник, – хотя кони наши и потомлены, а надо догнать вражью нехристь!». Живо вскочили казаки на коней и прыткой рысью побежали дальше. Вот уж видна река, след все шире и шире – догнать ли? Нет, на этот раз не догнали. Орда – на той стороне; лишь один полуголый ногаец гонит через реку отсталых коней, связанных хвостами. Зоркий глаз узнал издали ногайского мурзу: «От меня ты, Тилибей, ушел, а от Коша не уйдешь!» – говорит с досадой полковник, покручивая свой седой ус. – Что же это за Кош, который может притянуть к ответу даже татарского мурзу? – Кош, собственно, значит «казачий стан, обоз». Запорожским кошем назывался военный стан братьев-запорожцев, державшихся одного места до тех пор, пока нужда не перегоняла их на другое. Мы сказали, что первое сельбище было на острове Хортиц, ниже Александровска: последняя, или «Новая» Сечь, была на речке Подпольной, в нынешней Екатеринославской губернии, в селе Покровском, принадлежавшего великому князю Михаилу Николаевичу. В этом месте река Подпольная делает крутой выгиб и даже образует залив, который называется «Уступом». Тут стояли на якоре запорожские чайки, большие дубы; сюда входили с грузом «тумбасы», т. е. греческие и турецкие суда. Чтобы попасть в Сечь со стороны степи, нужно было проехать «Крамной» базар, где находились лавки, шинки, где помещался приезжий люд и жил базарный атаман. «Крамной» базар кончался у «брамы», или башни, укрепленной пушками, с проездом внутри. Направо и налево от брамы до самой Подпольной открывались валы, обнесенные высоким палисадом и замыкавшие собственно Сечь, казацкое жилье. Кругом площади стояли 40 куреней, или длинных деревянных построек, в роде сараев. В самом углу площади, между заливом и речкой, в наиболее защищенном месте, стояла соборная церковь во имя Покрова Божией Матери; здесь же помещалась войсковая казна, канцелярия и жил кошевой атаман с прочим войсковым начальством. Вся постройка в Сечи была деревянная, даже дом кошевого – простая изба, «без роскоши и излишества». Курени были устроены по одному образцу: большая, длинная постройка из рубленного леса, с изразцовыми печами, без всяких перегородок; под стать кругом столы, а возле них – длинные, узкие лавки, или скамейки.
На почетном месте, под иконами, садился куренной атаман, возле него – старики, а дальше – прочее товарищество. По большим праздникам перед иконами зажигались свечи в паникадилах и лампады. Запорожцы, как увидим дальше, были люди богобоязненные и строго соблюдали все церковные уставы. За столом прислуживали «молодики» – так называли казаков, которые готовились вступить в братство, но еще не были приняты. Куренной кухарь жил особо; он готовил пищу и вместе с тем был казначеем куреня. Число казаков в куренях было неодинаковое: в одном больше – до 500 или 600 человек, в другом меньше – около 200 человек. Всех запорожцев в разные годы тоже бывало разно, но иногда доходило до 12 тысяч, считая конных и пеших.
Запорожское войско управлялось своей собственной выборной властью. Ежегодно, 1-го января, собирались в Сече все запорожцы из дальних и ближних зимовников. Войсковой есаул обходил с перначем курени и звал их на Раду. И вот, перед обедней, сходились запорожцы на главную площадь. По середине площади, на столе, лежали денежные войсковые книги, рядом с ними – куренные реестры. Когда все было готово, выходил в круг кошевой, при распущенном большом знамени и бунчуках; за ним – войсковой судья, войсковой писарь и прочие власти. По старинному обычаю, они складывали на стол знаки своего достоинства, или так называемые клейноды: кошевой – булаву, судья – трость и печать, войсковой писарь – чернильницу, войсковой есаул – саблю, войсковой хорунжий – большую «царскую» хоругвь, бунчужный – бунчук, перначник – пернач и т. д.; затем они кланялись братьям-товарищам, просили их уволить от службы и поставить других. На войсковой Раде избиралось войсковое начальство или войсковая старшина, а на сходках по куреням избиралась куренная старшина. Кошевой атаман был первым избранником и первым лицом в Запорожской сечи; ему принадлежало первое место, первый голос. Памяти добрых атаманов высоко чтилась на Запорожье. Таков, например, был кошевой атаман Серкó, гроза крымцев и ногайцев. Они учредили особые моления на погибель этого славного атамана, а запорожцы перевозили его прах их одной Сечи в другую, веруя, что он принесет им победу, даже мертвый. Как ни велик был почет кошевому и всей прочей старшине, однако ж истинная власть принадлежала всему Войску запорожскому, от имени которого решались все дела, на имя которого писалось и получались бумаги. Это были истинно-вольные люди, не признававшие чужой власти и управлявшиеся по своим обычаям. «Сечь – мати, а Великий Луг – батько», – говорили запорожцы. Семьей запорожца был его курень. Когда
