17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II - Альберт Беренцев
Проблемы начались уже на закате, около восьми вечера.
День выдался солнечным, даже жарким, Ганс потел в своей шинели… День выдался ясным, но не бомбили. Поговаривали, что мир с большевиками уже подписан, что бомбить не будут.
Но после восьми вечера где-то на севере загрохотала артиллерия. Потом над колонной промчались самолеты, пока что «наши» немецкие мессершмиты. Потом движение всей колонны замедлилось, а вскоре колонна встала.
Потом послышались взрывы, уже ближе, где-то впереди.
Ганс осмотрелся: плохо. Очень плохо. Колонна застряла посреди полей, тут даже леса не было.
Подъехали жандармы на мотоциклах.
— Приказано ждать.
Ветер уже доносил запах гари, Ганс был уверен, что когда стемнеет, он увидит и зарево пожаров впереди. Если доживет до темноты.
Впереди на дороге Ганс видел только многочисленные грузовики, набитые солдатами, черт знает, кто это вообще такие, какое это вообще подразделение. Эти грузовики выехали на дорогу с юга всего полчаса назад.
— Тут нельзя стоять, мы тут как на ладони, — заспорил Ганс с жандармом.
— Ну я же сказал. Приказано ждать.
Жандарм уехал, Ганс разрешил пленным отдохнуть, те попадали прямо в дорожную грязь, полностью изможденные. Конвой начал разворачивать пищевые рационы, горячая еда в последний раз была в полдень…
Снова заработала артиллерия, снова где-то на севере, но теперь вроде и на западе тоже. Как раз там, куда Ганс ехал.
Прошло еще полчаса, наступили сумерки. И в сумерках Ганс увидел на западе в воздухе трассеры. Артиллерия не смолкала ни на секунду, теперь даже стали слышны далекие крики…
К Гансу подъехал русский полицай на лошади, на ломаном немецком напомнил:
— Лес в километре южнее, херр унтер-фельдфебель. Надо туда.
— Знаю, — Ганс пожал плечами, — Но приказано стоять. Стоим.
Когда наступила весенняя русская ночная полутьма, Ганс и правда увидел зарево пожаров впереди, на западе. Очередной взрыв теперь неожиданно грянул где-то позади, на этот раз, кажется, совсем близко. Но позади было ничего не разглядеть.
Прошло минут сорок с начала артобстрела, прежде чем явился майор Клаус Шваб.
— Конвой — в грузовики! — заорал встревоженный майор, — Я нашел вам места, ребята!
Дядя Клаус махнул рукой куда-то в сторону передка колонны.
— Русских пленных всех расстрелять. Для них места нет. И убираемся отсюда.
Снова подъехал жандарм на мотоцикле:
— Приказано стоять, господин майор.
Клаус Шваб поглядел на жандарма, как на сумасшедшего:
— Да пошел ты к черту! Я еду вперед!
— Не проедите, там бомбят. А позади нас — русский десант.
— Проедем! — заявил майор, то ли в азарте, то ли в отчаянии.
— Нужно уйти в лес, — озвучил Ганс предложение полицая, — В километре к югу, полями проберемся… А уехать мы не можем, под нашей защитой гражданское население, мы не можем его бросить.
Ганс указал на русских в телегах, тащившихся в конце колонны.
— Гражданского населения тут нету, — майор стремительно пришел в ярость, — Все гражданское население в Европе, а тут я вижу только русских предателей — унтерменшей и трусов! Какого черта они вообще за нами поперлись? Сами пусть выбираются. Пленных расстрелять. Сейчас же!
— Я не буду выполнять этот приказ, господин майор. Это приказ преступный, это прямо запрещено Женевской конвенцией.
Секунду Ганс и опешивший от такой дерзости майор смотрели друг другу в глаза.
Отношения между Гансом и его дядей-майором не сложились с самого начала, но до прямого недвусмысленного невыполнения приказа дело дошло впервые.
Майор стал расстегивать кобуру пистолета… В кого собрался стрелять? В пленных или прямо в Ганса?
Но Гансу было уже все равно. Он вдруг ощутил какую-то исключительную кристальную ясность. Как будто до этого плавал все эти годы в мутной воде, а теперь вынырнул наконец и увидел небо, сделал глоток свежего воздуха.
Конечно, он не будет стрелять в дядю. Майор Шваб все же его родственник, его родная кровь. А кровь — священна, как говорит фюрер. Поэтому он не будет стрелять в дядю.
Ганс снял собственный автомат с предохранителя, потом снял ремень автомата с плеча и бросил оружие стоявшему рядом русскому пленнику.
Русский пленник автомат поймал, что-то громко и радостно крикнул, уже через секунду грянула очередь…
Майор Шваб упал мертвым в дорожную грязь, достать пистолет он так и не успел.
Двое русских пленников, увидев это, бросились на пешего конвоира, сбили его с ног, вроде даже завладели его оружием…
Жандарм потянулся за собственным автоматом, но кто-то выстрелил раньше него — кто-то позади Ганса. Ганс понятия не имел, кто и в кого стреляет, но он и не собирался становиться зрителем порожденной им драмы.
Снаряд теперь ударил совсем близко — в один из грузовиков, застывших впереди на дороге. Грузовик взлетел на воздух, к небесам взметнулся сноп огня…
Забавно. Возможно это был тот самый грузовик, из которого дядя Клаус пять минут назад вышел. Видимо, сама судьба решила, что жизнь майора сегодня должна оборваться, так или иначе.
Ганс дал по газам, протаранил своим мотоциклом мотоцикл жандарма. Кто-то из завладевших оружием русских пленных уже стрелял в Ганса — своеобразная благодарность, но не попал.
Ганс рванул вперед по обочине дороге, не оборачиваясь.
Вскоре его мотоцикл утонул в удушливом дыму, глаза заслезились от жара… Тут впереди уже все пылало, вся колонна была разбомблена. Повсюду валялись куски живых и мертвых, вперемешку, Ганс сейчас ощущал себя так, будто ехал через ад.
Если вот так выглядит мир с большевиками — то у большевиков очень своеобразное понимание мира.
Была уже глухая ночь, когда через пару часов Ганс доехал до Выры. Он знал, что это Выра, потому что тут стоял дорожный указатель на немецком. А еще жандармы и тайная полевая полиция, армейское гестапо.
Сама Выра кишела мотоциклами, грузовиками, техникой, солдатами — все они сильно пострадали от обстрела. Казалось, тут собралась вся недобитая армия Рейха, людей и бронетехники было столько, что за ними даже не было видно самого села.
Впрочем, артобстрел почему-то прекратился, еще час назад…
— Унтер-фельдфебель Ганс Шваб, шталаг 661/V, — доложился измученный Ганс жандармам, — Мой командир погиб, мое подразделение уничтожено. И у меня раненый.
Раненого Ганс действительно привез, какого-то военного фельдшера, контуженного и с пробитой осколками
