Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Накануне Николина дня, рано утром, в казацком лагере заиграли в трубы, ударили в котлы: это казаки строились к бою. Выехал гетман на белом коне и, объезжая ряды, говорил: «Рыцари-молодцы, славные казаки-запорожцы! Пришел час постоять грудью за веру христианскую. Сам Господь вам поможет. Не устрашат вас перья на шапках, не убоитесь кож леопардовых. Разве отцы наши не били их? Вспомните славу дедов, что разнеслась по всему свету. И вы одного с ними дерева ветки! Кто за Бога, за того Бог». Казаки стремительно вырвались из лагеря, перешли воду и бросились с оглушительным криком на польский обоз. Потоцкий двинул конные хоругви, велел палить из пушек, как вдруг, сзади у него, раздался крик: «Алла! Алла!», то были татары. Тут только поляки узнали, что они в союзе с Хмельницким. Дружным натиском казаки вогнали поляков в их четырехугольник, причем драгуны перешли к своим без боя. Теперь паны были окружены втрое сильнейшим неприятелем, без воды, без продовольствия и без всякой надежды на помощь, потому что их гонец попал в руки татарам. Так прошло двое суток. Потоцкий вступил в переговоры и согласился выдать пушки, но с тем, чтобы остальное войско могло без всякой помехи отступить на Корсун. Полякам дали пройти не более 20 верст: у Княжих байраков нагнал их Тугай-Бей с татарами. Он не признавал никаких договоров. Молодой Потоцкий, изрубленный саблями, умер в степи; остальные попали в неволю или остались на месте.
Ужаснулся старый Потоцкий; все войско «побледнело, как трава, прибитая морозом», – когда дошла в Корсун весть о гибели отряда. «О, сын мой! На то ли я дал тебе начальство, чтоб ты выменял булаву на заступ!» – так горевал отец о потере сына. Польское войско, числом от 8 до 10 тысяч, расположилось в старых окопах на берегу Росси, между Корсунем и Стебловым, в нынешней Киевской губернии. 15-го мая показались татары: пыль подымалась густыми клубами, закрывала солнце, и можно было думать, что тут вся Крымская орда. Они сейчас же бросились в битву; в полдень сам Тугай-Бей, известный своим богатырством, медленно проехал мимо польского обоза. На другой день Хмельницкий расположился на ближних высотах, в виде полумесяца, а Кривоноса с отрядом отправил за Корсун, в Крутую балку, верст за 7, и велел ему, перекопав дорогу, завалить ее деревьями, а самому с пушками стать сбоку; другой казак, по имени Галаган, был подослан в польский обоз. На пытке он показал перед панами, что силы Хмельницкого несметны, и что с часу на час ожидают в таборе крымского хана. У панов и руки опустились. После жарких споров между обоими гетманами Потоцкий, как старший, приказал начать наступление. Поляки поставили по середине, в 8 рядов, возы с запасами, панские рыдваны, между ними пушки с лошадьми, а по бокам пехоту. В таком порядке табор двинулся перед рассветом к Богуславу; удивительнее всего, что Галаган показывал дорогу. Следом за табором шли казаки и татары. Они-то бросались вперед, то тихо отходили назад. За деревней Гроховцы начиналась роща. Галаган завел поляков в такую трущобу, что казаки без труда отбили часть обоза; войско сбилось, пришло в беспорядок, но горе было еще впереди. На самом выходе из леса польские повозки попадали на самый крутой спуск: внизу дорога перекопана; вправо на бугре стоят пушки Кривоноса; сзади напирают казаки. Когда повозки покатились вниз кубарем, когда люди, лошади и пушки смешались в толчею, полковник Корецкий вывел из табора свой Полесский полк и скомандовал: «Гей, кто за мной? Теперь я буду вашим гетманом!» – Лихо вынесли поляки: половина их погибла, но другая успела спастись. Вот все, что уцелело от Корсунского погрома. Гетман Калиновский попался израненный, а Потоцкий захвачен, как сидел, в своей карете. Хмельницкий, по приговору Рады, отдал их Тугай-Бею. Оба предводителя въехали торжественно в Корсун: больше в Украине не было польских войск.
Небольшие вооруженные шайки, под названием «загонов», разошлись по Волыни, Подолии и по всей Украине. Под начальством казачьих вождей они разоряли помещичьи усадьбы, нападали на укрепленные замки, города, причем не щадили ни старых, ни малых, и особенно жестоко мстили жидам. Их вешали, топили, рубили, кидали с кручи и лишь немногие счастливцы успели бежать с «одними душами». Все живое спасалось за Вислу. Хмельницкий не рассчитывал на такой конец. Поднимая войну, он хотел только попугать поляков, дать им почувствовать казацкую силу, а потом жить с панами в мире.
Богдан Хмельницкий и Тугай-Бей после Корсунской битвы
А вышло не то: вместо казацкой войны наступила народная война, истребление шляхетства и всего того, что оно успело насадить. На защиту шляхетства, на защиту католической веры поднялся богатый польский магнат Иеремия Вишневецкий, проживавший в Лубнах. Потомок православных русских князей, он перешел в католичество; все свои несметные богатства употреблял на постройку костелов, монастырей, часовен; православные терпели от него так много, что имя его стало ненавистно русскому народу. Это был гордый человек, надменный, особенно с высшими равными себе, но щедр по-царски и ласков с низшими. На войне он отличался рыцарской храбростью, неутомимостью, хотя был безжалостен к врагам, изобретал самые мучительные казни: «Мучьте их так, – кричал он своим палачам, – чтобы они чувствовали, что умирают!». Узнав, что многие паны хотят мириться с казаками, Иеремия, побрякивая саблей, сказал гневно: «Вот чем следует мириться!» и, имея собственные хоругви, бросался с ними, как барс, с одного конца Украины на другой. Приближение «Яремы», как называл его народ, наводило страх на казацкие загоны, и лишь один смелый Кривонос искал его отряд, даже пытаясь его разбить. Однако, несмотря на свои подвиги, Иеремия не получил булавы; начальство над войском, собранным против казаков, вручили трем предводителям: Доминику Заславскому, Конецпольскому и Острогу. Хмельницкий называл их в насмешку: «периной», «детиною» и «латиною» – одно за изнеженность, другого – по молодости, последнего – за ученость. Разгневанный Иеремия хотел
