Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Наступила 7 неделя осады. Ни разу еще не было такой жестокой пальбы, как накануне праздника Архистратига Михаила. Одно ядро попало в образ Архистратига, другое разбило подсвечник, третье ударилось в образ Николая Чудотворца, выше левого плеча, а четвертое разбило колокол в Троицком соборе. Народ стоял в это время в церкви, обливая помост слезами; отец архимандрит сам служил, и как всегда, торжественно, благоговейно. Между тем на стенах послышались радостные крики: искусным пушкарям удалось в этот день подбить ненавистную им пушку под названием «Трещеры», стоявшую в Терентьевской роще. Она досаждала им более всех. На другой день защитники устремились на вылазку и стали потихоньку выходить часа за три до рассвета. Главный отряд в присутствии воевод тихо выступал возле Сушильной башни (под № 5), через потаенный ход, прикрытый железными воротами; они открывались прямо в ров. Тут во рву и собиралась вылазка под начальством Внукова. В это же время из Конюшенных ворот выступал другой отряд, состоявший из пеших и конных сотен, под общим начальством Ходырева; а из Пивного двора выходили остальные головы со своими поселянами. Во всех трех отрядах находились иноки; «ясырь» или лозунг, был объявлен «Святой Сергий». Темные густые тучи застилали небо. Когда же все было готово, ветер разогнал облака, погода прояснилась. В эту минуту трижды ударили осадные колокола, ратники с криком: «Святой Сергий!» ринулись вперед. Ходырев с товарищами обогнули монастырь и ударили на Литву от Служней слободы; голова Внуков повел свою сотню прямо к Подступному рву, выбил литовцев и погнал их под гору, за мельницу. В погоне за неприятелем наши добрались до того места, где начинался подкоп. Сейчас же два клементьевских крестьянина, Никита Шилов и Слота, спустились в подземелье, зажгли порох, но сами, к несчастью, не успели выскочить, – оба погибли геройской смертью. Подкоп взорвался без вреда для монастырских стен. Царские воеводы, услышав взрыв, хотели было вернуть отряды, но их не послушали. Особенно усердно подвизались иноки. Чашник Нифонт взял 200 воинов, в том числе 30 монахов, вышел из Пивного двора и устремился прямо против батарей на Красную гору. Когда из монастыря увидели этих витязей, конные и пешие сотни, несмотря на запрещение воевод, вышли из ворот, приняли на себя отбитый отряд Нифонта и вместе с ним поднялись опять на Красную гору. Однако тут они попали под сильный перекрест: батареи с Волкушиной горы били им во фланг, из Терентьевской рощи – в тыл. Наши сбились, стали отступать. Тут отличился крестьянин Суета, парень здоровый и сильный. Ухватил он обеими руками свой огромный бердыш и стал им размахивать над головой: «Стой, братцы! Нечего бояться врагов Божиих!» – кричал Суета. Он кидался, как тигр, то направо, то налево, и как ни рвался Лисовский – не мог врубиться в отступавший отряд. Спустились наши вниз и, наученные теперь опытом, что батарей не взять им в лоб, повернули направо и, скрытые горой, пробрались в овраги: Глиняный, Косой и Благовещенский; там и засели. На Красной горе уже праздновали победу: заиграла музыка, послышались песни, как вдруг голова Ходырев с малочисленной конной дружиной выскочил из Косого оврага и прямо через поле помчался в тыл крайней батареи. Она означена под № IX. Вслед за Ходыревым выскочили остальные конные и пешие люди. Неприятель в переполох бросил крайнюю батарею, перебежал в следующую, под № VIII; однако, и тут не удержался, батареи, одна за другой, переходили в руки наших, хотя под конец прибыл с подкреплением Сапега, и пришлось им выдержать жестокий бой. Поляки скрылись в табор. Тогда русские пожгли все батареи на Красной горе, взяли 8 пушек, множество оружия, ядер, бочки с порохом и все это с торжеством ввезли в обитель. Обходя поле, насчитали убитых полторы тысячи, но и своих потеряли 174 человека, в том числе храброго голову Внукова, убитого каким-то изменником.
Наступила зима. Неприятель не возобновлял осадных работ, но первое время поддерживал обложение. Наши ежедневно ходили в Мишутинский овраг за рощу рубить на обитель дрова; конные и пешие стояли в охране. Литовцы, заметив это, сели в засаду. Вот, как-то монастырские пошли за дровами, литовцы на них нагрянули, погибли человек 40, остальных заставили вернуться с пустыми руками. Скоро случилось другая беда: двое боярских детей из Переславля перебежали к Лисовскому и сказали панам, что монастырь взять не трудно, нужно только перехватить трубы с водой. Они же, изменники, указали и место в пруде, где начинались трубы. Паны обрадовались, приказали, прежде всего, окопать это место валом, чтобы укрыть свои работы. Как только перехватили одну трубу, в монастыре сейчас заметили убыль, но нашлись охотники, которые ночью пробрались к рабочим, перебили их и поправили трубу. Вода побежала пуще прежнего, наполнила запасные пруды, да еще побежала через край. Неприятель бросил эти работы. С наступлением холодов, польские и литовские люди разбрелись по деревням; лишь на проезжих путях оставались заставы. Наши выходили теперь без опаски, могли рубить дрова, полоскать на прудах белье или просто отдохнуть от великой тесноты. Между тем наступала страшная великая беда. Еще в конце ноября стала обозначаться цинга, как всегда она бывает от недостатка свежей пищи, кислой капусты. Сначала умирало в день по 20–30 человек, потом стало умирать по 50 или 100 в день. С утра до вечера отпевали покойников, и не было покоя ни днем, ни ночью, ни больным, ни здоровым. Служащие иноки совсем истомились; их держали под руки, пока они отчитывали мертвых или приобщали больных.
И был смрад великий не только в кельях, но и по всему монастырю, в службах, в святых церквах, от мертвых, от больных, от палого скота. Здоровые не
