Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
– Вы полагаете, что для достижения этой цели ее высочество рассчитывает использовать мадемуазель де Керкадью – несмотря на то, что такая замена не принесет ей никакой пользы?
– Вы очень кратко и очень точно сформулировали мою мысль.
– Но это же низость!
Графиня пожала плечами.
– Я выражусь не столь изящно. Это всего лишь мелочная злоба глупой, никчемной особы, неспособной придумать себе более увлекательное занятие.
– Что ж, сударыня, я ценю ваши благие намерения, – сказал Андре-Луи, перейдя на подчеркнуто официальный тон. – Вы предупредили меня. Я глубоко вам признателен.
– Как раз предупреждение, мой друг, пока не прозвучало. Завтра Мадам отправляется в Турин. Я обязана сопровождать ее высочество, этого требует мое положение при дворе. Прошу вас, не смейтесь, господин Моро.
– Мне не смешно, сударыня.
– Я заметила, вы отличаетесь отменной выдержкой. – На ее щеках снова показались ямочки. – Король Сардинии, который воспринимает нас как саранчу, сократил свиту Мадам до предела. Помимо меня, ее должны были сопровождать всего две дамы – герцогиня де Келюс и госпожа де Гурбийон. Но в последний момент ее высочество настояла, чтобы к ним присоединилась мадемуазель де Керкадью. Вы понимаете, чего она добивается и что должно последовать дальше? Если она оставит мадемуазель де Керкадью в Кобленце, то, вполне может статься, никогда больше ее не увидит. Вы поженитесь, или возникнут другие обстоятельства, которые помешают мадемуазель вернуться ко двору. Если же она останется при Мадам, то через месяц, самое большее через два военная кампания закончится, мы вернемся в Версаль и ваша Алина снова станет приманкой для его высочества, чувства которого разлука только подогреет. Думаю, господин Моро, вы меня поняли.
– Вполне, сударыня. – Тон Андре-Луи был суров, и при желании в нем можно было расслышать укор. – Но даже если допустить, что ваши предположения верны, вы не учитываете силу характера мадемуазель де Керкадью и ее добродетель.
Графиня де Бальби поджала полные губки, но потом улыбнулась.
– Да, вы просто образцовый влюбленный. Только влюбленный может верить, что добродетель его избранницы тверже скалы. А я всего лишь женщина, но именно поэтому я знаю женщин. Я немного старше вас и почти всю жизнь провела при дворе. Поверьте моему опыту, сударь, с вашей стороны было бы неблагоразумно полагаться только на добродетель мадемуазель де Керкадью. Добродетель, в конечном счете, всего лишь идея. А идеи формируются под воздействием окружения. И придворное окружение, друг мой, губительно для идеи добродетели. Уж поверьте мне на слово. Или по крайней мере согласитесь, что ничто не губит репутацию женщины вернее, чем внимание принца. Этот титул окружен романтическим ореолом, даже если его обладатель глуп и неуклюж. В глазах женщин принцы овеяны романтикой веков, и это справедливо даже по отношению к такой малоромантической личности, как наш бедный король Людовик.
– Вы не рассказали мне ничего нового, сударыня.
– Ах, верно! – В ее глазах вновь мелькнул насмешливый блеск. – Я и забыла, что вы республиканец.
– Это не так. Я сторонник конституционной монархии.
– Здесь, в Кобленце, подобные взгляды почитают едва ли не худшим грехом. – Графиня порывисто встала. – Что ж, я сказала все, что хотела. Дальнейшее зависит от вас.
– От меня и от мадемуазель де Керкадью.
Госпожа де Бальби медленно покачала головой и положила изящную руку ему на плечо. Ее лицо вновь осветилось лукавой улыбкой.
– Ах, какой терпеливый, услужливый и послушный влюбленный! Только, друг мой, когда женщина отдает избраннику свое сердце, она дает ему и право повелевать. Если вы не сумеете воспрепятствовать поездке мадемуазель де Керкадью в Турин, что ж, тогда, право слово, вы не заслуживаете своей невесты.
Андре-Луи слушал ее, сохраняя серьезный вид.
– Не думаю, что я отличаюсь проницательностью в отношении женщин, сударыня. – По-видимому, он впервые признался в том, что его умственные способности небезграничны.
– Вам недостает опыта. Но это поправимо. – Она придвинулась ближе. Ее великолепные сияющие глаза оказывали на молодого человека тревожное, едва ли не магнетическое воздействие. – Или вы приберегаете дерзость и смелость для мужчин?
Андре-Луи смущенно рассмеялся. Графиня поразила, почти победила его посредством какого-то странного гипноза. Она вздохнула.
– Пожалуй, так оно и есть. Ну-ну. Возможно, время наставит вас лучше меня. Я буду поминать вас в своих молитвах, господин Моро.
Она протянула ему руку. Он принял ее и склонился, чтобы поцеловать, – и, по его собственному (удивительному для подобной натуры) признанию, почти ощутил, как она отозвалась на прикосновение его губ.
– Сударыня, я сознаю, что теперь я ваш должник.
– Отплатите мне своей дружбой, сударь. Будьте снисходительны к Анне де Бальби, хотя бы потому, что она думает о вас с теплотой.
Шелестя юбками, гостья прошествовала к выходу, одарила хозяина, придержавшего перед нею дверь, прощальной улыбкой и укатила. А Андре-Луи погрузился в глубокую, тревожную задумчивость.
Он знал, что суждение графини о нем справедливо. Искусный во всем прочем, Андре не был искушен в любовных интригах. Более того, он полагал, что любовь несовместима с какими-либо ухищрениями. Любовь нельзя вызвать искусственно, к ней невозможно принудить насильно. Любовь только тогда чего-то стоит, когда ее дарят по своей воле.
Прагматик до мозга костей, в любви Андре-Луи был законченным идеалистом. Как мог он допустить хозяйский тон, как мог приказывать той, которую боготворил? Он мог просить, умолять, но, если Алина пожелает ехать в Турин (а Моро хорошо понимал стремление повидать мир), на каком основании он будет уговаривать ее отказаться от этой поездки? Неужели он так мало доверяет невесте, что сомневается в ее способности противостоять искушению? Да и о каком искушении, собственно, идет речь? Андре-Луи усмехнулся, представив графа Прованского в роли воздыхателя Алины. В таком амплуа он в лучшем случае будет смешон ей.
Безоговорочное доверие к Алине принесло было Андре-Луи душевный покой, но тут его посетила иная тревога. Какую бы твердость ни проявила Алина, любовные притязания принца определенно поставят ее в унизительное, мучительное положение. Сама мысль об этом была для него невыносима. Он должен помешать ее поездке в Турин. А раз у него нет надежды добиться успеха просьбами и мольбами, которые показались бы его возлюбленной необоснованными и эгоистичными, он вынужден прибегнуть к оружию Скарамуша – интриге.
Андре-Луи отправился к крестному и встал у его постели.
