Кейт Мосс - Лабиринт
Не скрывая облегчения, Совершенный возложил ладони на голову Пеллетье и поцеловал его в лоб. У Элэйс перехватило дыхание. Лицо отца преобразилось под благодатью утешения, выражая невиданное облегчение. Это был миг постижения тайны и просветления. Душа его была теперь готова покинуть страдающее тело и державшую его землю.
— Дух его подготовлен, — проговорил Совершенный.
Элэйс кивнула и подсела к отцу, держа его за руку. Виконт Тренкавель взял вторую. Пеллетье лежал недвижим, но, видимо, почувствовал их присутствие.
— Мессире?
— Я здесь, Бертран.
— Каркассона не должна пасть.
— Даю тебе слово, честью, любовью и долгом, связывавшими нас много лет, я сделаю все, что в моих силах.
Пеллетье попытался поднять руку с покрывала:
— Служить тебе было честью для меня.
Элэйс видела, что глаза виконта полны слез.
— Это я должен благодарить тебя, старый мой друг.
Пеллетье чуть приподнял голову:
— Элэйс?
— Я здесь, отец, — поспешно отозвалась она.
Все краски уже покинули его лицо, кожа под глазами отвисла серыми складками.
— Ни у кого никогда не бывало такой дочери.
Он, кажется, вздохнул, и душа покинула его тело. Тишина.
Мгновение Элэйс не двигалась и не дышала. Потом горе, копившееся в груди, переполнило ее, выплеснулось наружу, и она разрыдалась.
ГЛАВА 59
В дверях появился солдат:
— Виконт Тренкавель?
Тот обернулся:
— Что там?
— Поймали вора, мессире. Крал воду на площади.
Виконт знаком показал, что идет.
— Госпожа, я должен тебя покинуть.
Элэйс кивнула. У нее уже не осталось слез.
— Я позабочусь, чтобы его похоронили с почестями, подобающими его положению. Он был доблестным воином, мудрым советчиком и верным другом.
— Его вера не требует этого, мессире. Плоть — ничто. Дух его уже удалился. Он бы хотел, чтобы ты думал только о живых.
— Тогда считай, что я делаю это ради себя, желая оказать ему последние почести, достойные любви и уважения, которые я испытывал к твоему отцу. Я прикажу перенести тело в капеллу Святой Марии.
— Он счел бы честью для себя такое выражение твоей любви, мессире.
— Не прислать ли кого-нибудь посидеть с тобой? Без твоего супруга я обойтись не могу, но сестру? Или женщин, чтобы помочь обрядить покойного?
Элэйс вскинула голову, только сейчас вспомнив, что ни разу не подумала о сестре. Забыла даже известить ее о болезни отца…
— Я сама схожу за сестрой, мессире.
Она поклонилась, провожая его, и отошла от двери. Не было сил оставить отца. Она сама начала обряжать тело. Приказала перестелить постель, унести и сжечь зараженное белье. Потом, с помощью Риксенды, приготовила свивальники и погребальное миро. Сама обмыла тело и расчесала волосы, чтобы и в смерти он выглядел достойно, как при жизни.
Постояла еще немного, глядя в опустевшее лицо.
«Больше тянуть нельзя».
— Передай виконту, что тело готово и его можно перенести в капеллу, — попросила она Риксенду. — А я скажу сестре.
На полу перед дверью Орианы спала Жиранда.
Элэйс перешагнула ее и открыла дверь. Сегодня она была не заперта. Ориана одна спала на ложе за откинутым занавесом. Ее черные кудри рассыпались по подушке, а кожа в бледном рассветном полумраке казалась молочно-белой. Элэйс не понимала, как она может спать.
— Сестра!
Ориана мгновенно открыла зеленые кошачьи глаза. На ее лице тревога сменилась удивлением, а удивление — обычным пренебрежением.
— Я принесла дурную весть, — сказала Элэйс.
Голос был мертвым, холодным.
— Нельзя ли с ней подождать? Еще не звонили примы!
— Нельзя. Наш отец…
«Могут ли такие слова быть правдой?»
Элэйс глубоко вздохнула, собираясь с силами.
— Наш отец умер.
— Как? Как он умер?
— И тебе больше нечего сказать? — поразилась Элэйс.
Ориана вылетела из постели:
— Говори, от чего он умер?
— От болезни. Все случилось быстро.
— И ты была с ним до конца?
Элэйс кивнула.
— А меня позвать не догадалась? — злобно спросила Ориана.
— Прости, — прошептала Элэйс. — Все было так быстро. Я понимаю, что надо было…
— Кто еще был с ним?
— Тренкавель, наш господин, и…
Ориана не упустила ее заминки.
— Но отец покаялся в грехах и принял последнее причастие? — резко спросила она. — Церковь приняла его?
— Отец не остался без духовного утешения, — проговорила Элэйс, тщательно выбирая слова.
— Он примирился с Богом?
«Она догадывается».
— Разве в этом дело? — воскликнула она, почти испуганная деловитым безразличием сестры. — Наш отец мертв, Ориана. Неужто это ничего не значит для тебя?
— Ты не исполнила свой долг, сестрица. — Ориана ткнула ей в грудь пальцем. — И у меня, как старшей, было больше прав быть с ним. Я должна была там быть. И если, мало того, я узнаю, что ты позволила еретикам лапать умирающего, я позабочусь, чтобы ты о том пожалела!
— И тебе не горько, не жаль его?
Элэйс прочла ответ на лице сестры.
— Я жалею его не больше, чем уличного пса. Он не любил меня. Я уже много лет не позволяла себе чувствовать боль от его равнодушия. Так с чего бы мне горевать? — Она шагнула к сестре. — Это тебя он любил. В тебе он видел себя. — На ее лице возникла мерзкая улыбка. — Тебе он доверял. Делился с тобой самыми потаенными секретами.
Эти слова пробились сквозь горестное оцепенение, охватившее Элэйс, и краска бросилась ей в лицо.
— О чем ты говоришь? — пролепетала она, с ужасом предугадывая ответ.
— Ты превосходно знаешь, о чем я говорю, — прошипела ей в лицо сестра. — Или ты решила, что я не ведаю о ваших полуночных беседах? — Ориана шагнула еще ближе. — В твоей жизни кое-что изменится, сестрица, теперь, когда некому тебя защищать. Слишком долго все выходило по-твоему. — Пальцы Орианы жестко стиснули запястье сестры. — Говори. Где третья книга?
— Я не понимаю, о чем ты?
Ориана дала ей пощечину.
— Где? — шипела она. — Я знаю, она у тебя!
— Отпусти!
— Не шути со мной, сестра. Он должен был отдать ее тебе. Кому еще мог он довериться? Говори, где? Все равно я ее получу!
По спине Элэйс пробежали ледяные мурашки.
— Не смей. Кто-нибудь войдет.
— Кто же? — усмехнулась сестра. — Забыла, что отец тебя уже не защитит?
— Гильом.
Ориана расхохоталась:
— Ах да, я забыла, что ты помирилась с муженьком! А хочешь знать, что он на самом деле о тебе думает? — продолжала она. — Хочешь?
