Кейт Мосс - Лабиринт
Виконт Тренкавель занял место на стенах Сен-Микеля, плечом к плечу со своими людьми, готовыми отразить атаку.
Лучники и копейщики были наготове. Внизу стояли пешие, вооруженные топорами, мечами и пиками. В городе, укрывшись до срока за стеной, ждали шевалье.
Вдалеке послышался бой французских барабанов. Воины в такт ударяли в твердую землю древками копий, и земля отвечала глухой дрожью.
«Вот и началось…»
Элэйс стояла на стене рядом с отцом и не знала, куда смотреть: искать глазами мужа или следить за потоком крестоносцев, скатывающихся с холма.
Когда Воинство приблизилось, виконт вскинул руку, отдавая приказ. Небо мгновенно потемнело от стрел.
На обеих сторонах падали люди. Заскребла о стену первая штурмовая лестница. Стрелы арбалетов, свистя, разорвали воздух, со стуком впились в толстые грубые жерди и расщепили их. Лестница покачнулась и опрокинулась. Она падала сперва медленно, затем все быстрее, и карабкавшиеся на нее люди рухнули наземь в брызгах крови, расколотых щеп и костей.
Крестоносцам удалось подвести к стенам предместья гату — осадную машину.
Укрывшись под ней, облитые водой саперы принялись вынимать из стен булыжники и подкапывать основания, чтобы ослабить укрепления.
Тренкавель подозвал лучиков. Новый вихрь горящих стрел разорвал воздух над деревянным сооружением. Повалил черный смоляной дым, и дерево наконец занялось. Люди в горящей одежде разбегались из вспыхнувшей клетки. Их сбивали стрелами.
Но было поздно. Осажденные бессильно наблюдали, как поджигают фитили мин, приготовленных за эти дни крестоносцами. Элэйс упала ничком, закрывая лицо от взметнувшихся в огненном взрыве камней и пыли.
Крестоносцы ворвались в пролом. Рев пламени заглушал крики детей и женщин, бегущих из этого ада. Тяжелые городские ворота, соединявшие город с Сен-Микелем, отворились. Рыцари Каркассоны пошли в первую атаку. «Спаси его!» — не помня себя, шептала Элэйс, словно словами можно было отвратить стрелы.
Теперь катапульты крестоносцев перебрасывали через стены отрубленные головы, словно засевая город семенами страха и смятения. Крики и вопли становились громче. Тренкавель повел вперед своих людей. Он же одним из первых и пролил кровь, пронзив мечом горло крестоносца и сапогом спихнув с клинка тело.
Гильом не отставал от него, направляя своего боевого коня в гущу крестоносцев, сшибая наземь каждого, кто вставал у него на пути.
Элэйс разглядела в схватке Альзо де Приксена и с ужасом увидела, как поскользнулся и упал его конь. Гильом в тот же миг развернул лошадь к нему. Подняв на дыбы своего могучего скакуна, он прикрыл друга от навалившихся крестоносцев, давая ему подняться на ноги и выбраться из боя.
Но их слишком превосходили числом. И на пути у них оказалась орда обезумевших, изувеченных детей и женщин, искавших спасения в городе. Крестоносцы неумолимо наступали. Улица за улицей оставались в руках французов.
И наконец Элэйс услышала крик:
— Repli! Repli![102] Назад!
Под покровом темноты горстка защитников пробралась в разоренный пригород. Они перебили оставленных на страже крестоносцев и подожгли оставшиеся дома, чтобы по крайней мере лишить крестоносцев укрытия, из которого те могли бы беспрепятственно обстреливать город.
Но правда была горька.
Сен-Микель пал, как и Сен-Венсен. Осталась лишь Каркассона.
ГЛАВА 58
Виконт Тренкавель пожелал, чтобы в Большом зале были накрыты столы. Сам он вместе с дамой Агнесс расхаживал между ними, благодаря своих людей за службу, уже исполненную, и ту, что еще предстояла.
Пеллетье чувствовал, что заболевает. Зал наполнили запахи горящего воска, пота, остывшей еды и подогретого пива. Он не знал, долго ли еще сумеет продержаться. Все чаще и сильнее накатывала боль в животе.
Пеллетье попытался выпрямиться, однако ноги неожиданно подогнулись. Вцепившись, как в подпорку, в край стола, он упал лицом вперед, разбросав тарелки, чаши и кости. В живот словно вгрызался дикий зверь.
Виконт Тренкавель обернулся к нему. Кто-то вскрикнул, слуги бросились ему на помощь, и кто-то позвал Элэйс.
Он чувствовал поддерживавшие и направлявшие его к двери руки. Выплыло из тумана и снова растаяло лицо Франсуа. Показалось, будто он слышит ее голос: Элэйс что-то говорила, приказывала, но как будто бы издалека и на незнакомом, непонятном языке.
— Элэйс, — позвал он, протянув руку в темноту.
— Я здесь. Мы отнесем тебя в постель.
Сильные руки подняли его, ночной воздух во дворе охладил лицо, потом его подняли по лестнице.
Они двигались слишком медленно. Каждый приступ боли, скручивавший внутренности, был сильнее предыдущего. Он чувствовал, как расходится по телу зараза, отравлявшая кровь и дыхание.
— Элэйс, — прошептал Пеллетье, теперь уже с испугом.
Едва оказавшись в отцовских покоях, Элэйс послала Риксенду найти Франсуа и принести из ее комнаты нужные лекарства. Еще двух слуг отрядила на кухню за драгоценной водой.
Отца уложили на кровать. Она стянула с него испачканную верхнюю одежду и сложила в стороне, чтобы ее сожгли. Зараза, казалось, сочилась у него из всех пор. Приступы поноса становились чаще и тяжелее, вынося теперь из внутренностей большей частью кровь и гной. Элэйс приказала жечь в очаге цветы и травы, чтобы забить дурной запах, но целые горы лаванды и розмарина не могли скрыть правды.
Рнксенда проворно принесла все нужное и помогла Элэйс смешать толченые ягоды красного терна с горячей водой, чтобы получилась жидкая мазь. Стянув всю грязную одежду и прикрыв отца новой тонкой простыней, Элэйс из ложки влила лекарство в бледные губы больного.
Первую ложку он проглотил — и его сразу стошнило. Она попробовала снова. На этот раз он сумел проглотить и удержать лекарство в себе, хотя все его тело сотрясали судороги.
Время перестало существовать, не двигалось ни быстро, ни медленно. Элэйс делала все, чтобы замедлить развитие болезни. В полночь в покои зашел виконт Тренкавель.
— Как он, Элэйс?
— Он очень болен, мессире.
— Тебе что-нибудь нужно? Врачи, лекарства?
— Еще немного воды, если можно! И я довольно давно послала Риксенду за Франсуа, но он так и не вернулся.
— Все будет сделано. — Тренкавель через ее плечо заглянул на кровать. — Отчего он так быстро поддался?
— Трудно судить, отчего эта болезнь сражает одного и обходит другого, мессире. Здоровье отца было подорвано трудностями похода в Святую землю. Он особенно подвержен брюшным расстройствам. — Она помолчала. — Даст Бог, это не пойдет дальше.
