Стихи. 1964–1984 - Виктор Борисович Кривулин
что замкнуты – не разомкнуть –
за чертой восприятья за черной границей природы
снова чертишь почти бессознательно петли Омеги
наброшенные на пустоту
где кустарник тоньшает на склонах, теряясь во снеге
где нить водопада застыв на лету
обрывается где-то в затылке и в сердце и о человеке
ничего не известно: письмо сплетено из воды
а по залитой небом открытке
ползет оставляя следы
черепаха
«отечественный дождь и ветер материнский…»
отечественный дождь и ветер материнский
и отекшая влажная лапа небесного льва
на шаре катящемся шаре дробимом на брызги
и вся остальная – стального оттенка лихва
вся эта негодная форма, одежда с чужого
плеча – как черновик дырявый от помарок
сойдет на нет в огне единственного слова
влетит как шар в окно с померкшим видом
«на выбитое из-под ног…»
на выбитое из-под ног
невыразительное небо налегая
тяжелым боком – падающий бог
языческий; бог языка и лая
внезапно замолкает посреди
набитого людьми гремучего трамвая
и столько нас под грохотом моста
что никого – ни в небе ни в груди –
и никого (исчез. куда лечу? не знаю)
на золоченых перекладинах креста
плывущего назад из облачного рая
«беловолнистая штора, всюду рассеянный свет…»
беловолнистая штора, всюду рассеянный свет
слабо шевелится – тихо – воистину тихо
и тишина расступается словно бы книга раскрыта:
до горизонта степная дорога а дальше –
долгоживущая полуживая гвоздика
умерший но говорящий поэт
выше доступного слушанью крика
переступив пограничный фальцет
слух очищается от ощущения фальши –
чистый полет ультразвука
книга стихов перелистана брошена снова раскрыта
как ненадолго пронзает затишье и слабо! –
шороха власти достаточно для уменьшенья масштаба
до смертоносного тела до смертного бьгга
4́33́́
на диске – четыре минуты студийной
потрескивающей тишины
и шестидесятые годы слышны
как пауза из-за спины
в зигзагообразных разрывах холстины
мы были фигурами общей картины
краями одной композиции зыбкой
мы были частями – и счастьем
углы наполнялись как полуулыбкой
лицо выступающее из пелены
теряя портретное сходство
центральный разрыв превращается в эллипс
мы были краями, провинцией, были границей
дрожащей, мы были подполье и шелест
но если оглянешься – что за прекрасные лица
какая же в них тишина – тишина и господство
Короткое утро с Шёнбергом
С. С.
Начатое просветленной ночью
утро, как душа на фотопленке
легким затемнением легко
тенью барабанной перепонки
на линейках нотных – и воочью
стало пасмурно-светло
Над горою леса – над горою
разворачивается и развернулась туча
яркой кромкою обведена
города под картою летучей
облако европы грозовое
и густеющая тишина
Звуковой ландшафт перенасыщен
камень – музыка и черный камень слуха
друг от друга стукаясь гремят
транспорт оживающий от стука
шум воды и шелест по жилищам
прокатившиеся. Грозовой разряд
Утро изведенное из венской
школы – превращение артиста
в хаотическое дерево труда
в путь-на-службу, в мир-под-занавеской
приподнимешь: над горой чернолесистой
силовая мачта. провода.
Кто защитит народ
кто защитит народ не взывающий к Богу
непрестанно
о защите себя от себя же если ползут из тумана
болота
и кусты высыпают на слишком прямую дорогу –
кто же расскажет
в именах и событьях историю этого плоского блюда
с вертикальной березой
над железной дорогой над насыпью желтоволосой
в небе красного чуда
снова стянуты к западу сизые длинные тучи
и круглое солнце над ними
здесь на сотни поселков – одна синева и плывучий
гул, одно непрерывное Имя
для картофельной почвы, сплошная вибрация. Боже!
или силы подземной
напрягаются мускулы и на холмах бездорожья
вырастают вечерние синие стены
даль открытую сердцу замыкая в единый
щит невидимый – в незащитимый
диск печали
1980
«он пережи́л ты пéрежил теперь…»
он пережи́л ты пéрежил теперь
я избираю ударенье –
и мы одно тройное повторенье
одна тяжелая двустворчатая дверь
ее натужное со скрипом растворенье
ее сюжеты вдавленные в медь
плывут во тьму когда в центральном свете
слепяще-человеческая тень
возникла – поднята рука
и белая за неименьем
других эпитетов,
расправлены цветочные часы
изображение в проекции двухмерной
под иллюзорной каплею росы
изображает расширенье розы –
не выросшей, но обретенной сразу
из химии зернисто-серной
при свете лампы красноглазой
«словно бы Сталин воскресший, рябое…»
словно бы Сталин воскресший, рябое
солнце над лесом
пахнет грибами лекарствами ржавым железом
потом дождем ожиданьем покоя
кровью земной
кровлей щебечущей несотворенной
над головою
это восход или вечер? восторг или запад?
низко и кругло
солнце повисло похоже на голову куклы
скрытой за нижней границей за кедром
за горизонтом
розовый целлулоид
розовым светом подкожного слоя
озарено и вчера и наверное завтра
«в торжествах несоразмерных телу…»
в торжествах несоразмерных телу
человеческому, в экстренном убранстве
центра, сердца – сердце омертвело
кровь застыла словно транспорт
сдавленный толпой перед салютом
