Георгий Раевский - Одинокий прохожий
«Беспокойный, торопливый…»
Беспокойный, торопливый,Смутный облик смутных дней,Лживый звук и отзвук лживыйПодозрительных речей,
Скуки мертвые объятья,Равнодушие… И вдруг:Крепкое рукопожатье,Чистый взгляд и слово: друг.
Словно в выжженной, бесплодной,Каменной пустыне — тыПолучил стакан холоднойНеотравленной воды.
«Сгорбились прямые плечи…»
Сгорбились прямые плечи,Снегом тронуло виски,Шумные когда-то речиИ слова не так легки.
Но зато полнее ценуЭтой жизни знаем мы,Глубже всматриваясь в сменуСвета, сумерек и тьмы,
Слушая земные звуки,Шум знакомый и простой,Ласковей сжимая рукиТем, кто послан нам судьбой.
Да, друзья, какой дорогойНи пойдешь, — когда-нибудьВсе приводят понемногуНа прямой вечерний путь.
И проходишь, золотоеПозднее сиянье дняБлагодарною душоюОсторожнее храня.
«Снова вечер, и утро, и вечер…»
Снова вечер, и утро, и вечер,Завершается солнечный круг;Журавли пролетают на север,Журавли пролетают на юг.
И внемля равноденственной буре,И беззвучному снегу внемля, —Встретить синюю силу лазуриТак же просто готова земля.
Все устроено мудро и дивно:Мгла и холод, и свет и тепло,И шершавые листья крапивы,И торжественной птицы крыло.
Станут волны кристаллами соли,И густая смола — янтарем;Станет горькая память о болиСветлой памятью в сердце твоем.
«Цветок достаточно на свет…»
Цветок достаточно на светПоднять и посмотреть, —И сразу проступает в немТончайших жилок сеть.
Уж так он, кажется, всегдаСмиренен был и прост,И прятал средь густой травыСвой неприметный рост.
Но в синей чашечке егоВ четыре лепесткаСейчас такое торжество,И так она тонка,
Как тихое твое лицо,Когда средь суеты,Среди земного шума — вдругЗадумаешься ты.
«He отдам тебя, даже во сне!..»
He отдам тебя, даже во сне!..Кто отдаст свое детище? — ДажеЗверь спасает из чащи в огнеИ стоит у берлоги на страже;
Даже ворон своих воронятЗащищает и до крови бьется.Не отдам!.. Утро: листья шумят;Зазвенело ведро у колодца…
Хоть бы хлынула с силой вода,Хоть бы хлынул огонь мне навстречу, —Все равно, не отдам никогда,Что бы ни было, — жизнью отвечу.
«Как в раннем детстве, в день весенний…»
Как в раннем детстве, в день весенний,Мы радуемся и теперь,Пять лепестков найдя в сирени, —Как будто распахнулась дверь,Или окно приотворилосьОт ветра, или просто так, —И что-то легкое случилось.Как знать? Быть может, это знак,Которым хочет провиденьеОтметить благосклонный час,Благоприятное мгновенье;Оно как бы торопит нас,Покуда день не потемнеет,И к сердцу не подступит мгла,И эту звездочку не свеетПорывом ветра со стола.
«Как беден мир и мрачен…»
Как беден мир и мрачен,Невесело в нем жить.А ведь могло иначе,Совсем иначе быть.
Певучею рекоюМог быть болотный пруд,Где ветлы над водоюТорчащие растут, —
Певучею рекою,Большие облакаИ небо голубоеКачающей слегка.
Но жаворонок светлыйБез солнца не поет,В покрытом снегом полеПчела к цветку не льнет.
Лишь человек во мракеИдет, раскрыв глаза,Под резким ветром стынетНевольная слеза.
1942«Озлобленных и позабывших…»
Озлобленных и позабывших,Куда ведет нас путь земной,В себе надменно исказившихИ замысел и образ Твой,
Таких, как есть, о Боже Вечный,Помилуй, сохрани в живых,От мрака гибели конечнойСпаси отчаянных Твоих.
«О, сколько раз, при виде дикой злобы…»
О, сколько раз, при виде дикой злобы,Что черной бурей в мире поднялась,Ты закрывал глаза руками, чтобыНе видеть ничего. О, сколько раз
Ты говорил: нет, не могу, не время.Мне трудно петь, мне стыдно ликовать:Земной душе невыносимо бремяТакой вражды!.. — И каждый раз опять,
Невидимою выпрямленный дланью,Ты слышал властный голос над собой,Подобный ветра сильному дыханью;Он отвечал тебе: Живи и пой!
1941«Tы доволен, спокоен, беспечен…»
Tы доволен, спокоен, беспечен,И богат твой удачный улов.Оглянись: надвигается вечер,Уж во мгле не видать берегов.
Может ветер внезапно подняться,Может черный нахлынуть туман,Мачта рухнуть и парус порваться,Может в дикий, глухой океан
Унести твою лодку волнами,И никто не узнает, — куда;Может с силою бросить о камень,С темным пеньем ворваться вода.
«Ночью долгой и бессонной…»
Ночью долгой и бессоннойВ комнате неосвещеннойТускло зеркало блестит,Глухо маятник стучит.
Смотрит сумрак первобытный,Смотрит в темное окно.Господи, как беззащитно,Одиноко и темно!
И ни с кем не поделиться,Не открыться никому,Почему тебе не спитсяИ томишься почему.
Ни ответа, ни привета!..Долго ль ждать еще рассвета?— Не спасет тебя рассвет:Ночью надо дать ответ.
«Ты думаешь — в твое жилище…»
Ты думаешь: в твое жилищеСудьба клюкой не постучит?..И что тебе до этой нищей,Что там, на улице стоит!
Но грозной круговой порукойМы связаны, и не даноОдним томиться смертной мукой,Другим пить радости вино.
Мы — те, кто падает и стонет,И те, чье нынче торжество;Мы — тот корабль, который тонет,И тот, что потопил его.
«Ясно видный в освещенной раме…»
Ясно видный в освещенной рамеЧасовщик в очках и с бородойМедленно колдует над часами.На стенах скользящею толпой
Маятники ходят неустанно,Мерный шум звучит со всех сторон,Лишь порою крик кукушки странноСлышится сквозь музыку и звон.
Этот мирный, молчаливый мастерСам не знает, что он продает…Этот призрачный, лишенный страсти,Торопливо-медленный полет,
И бегущая по циферблатуЭтих узких шпаг двойная тень —Отмечает каждую утрату,Каждый час погибший, каждый день,
И с неумолимостью железнойИх оточенные лезвия,Отсекая, сбрасывают в безднуКраткие отрезки бытия.
Днем и ночью — слышишь этот грозный,Этот властный, непрерывный стук?..О, скорей, пока еще не поздно,Измени всю жизнь, внезапно, вдруг!
«О, эти тонкие гобои…»
О, эти тонкие гобоиНад морем скрипок и альтов!Как будто брошены судьбоюВ печальный мир без берегов,
Они зовут, томятся, просят,И дирижера тонких рукДвиженья мягкие приносятЗа вздохом вздох, за звуком звук.
О, насмерть раненная темаСвинцом холодным на лету!Она поет, — и видим все мыПолет последний в высоту,
И неизбежное паденье,И крылья светлые в пыли…И мы следим с таким волненьем,Как будто не уберегли,
Как будто нашим соучастьем,Виною нашей, из-за насО легком, о свободном счастьеДо мира весть не донеслась.
Блудный сын
