Борис Слуцкий - Лошади в океане
Сороковой год
Сороковой год.Пороховой склад,У Гитлера дела идут на лад.А наши как дела?У пограничного столба,где наш боец и тот — зольдат, —судьбе глядит в глаза судьба.С утра до вечера. Глядят!
День начинается с газет.В них ни словечка — нет,но все равно читаем между строк,какая должность легкая — пророк!И между строк любой судьбу прочтет,а перспективы — все определят:сороковой год.
Пороховой склад.Играют Вагнера со всех эстрад.А я ему — не рад.Из головы другое не идет:сороковой год —пороховой склад.
Мы скинулись, собрались по рублю,все, с кем пишу, кого люблю,и вылили и мелем чепуху,но Павел вдруг торжественно встает:— Давайте-ка напишем по стихуна смерть друг друга. Год — как складпороховой. Произведем обмен балладна смерть друг друга. Вдруг нас всех убьет,когда взорветпороховой складсороковой год…
21 июня
Тот день в году, когда летаетНад всей Москвой крылатый пухИ, белый словно снег, не тает.
Тот самый длинный день в году,Тот самый долгий, самый лучший,Когда плохого я не жду.
Тот самый синий, голубой,Когда близки и достижимыУспех, и дружба, и любовь.
Не проходи, продлись, помедли.Простри неспешные часы.Дай досмотреть твои красы,
Полюбоваться, насладиться.Дай мне испить твоей водицы,Прозрачной, ключевой, живой.
Пусть пух взлетевший — не садится.Пусть день еще, еще продлится.Пусть солнце долго не садится.Пусть не заходит над Москвой.
Это было моей персональной войной
Первый день войны
Первый день войны. Судьба народавыступает в виде первой сводки.Личная моя судьба — повесткаочереди ждет в военкомате.На вокзал идет за ротой рота.Сокращается продажа водки.Окончательно, и зло, и вескогромыхают формулы команд.
К вечеру ближайший ход событийясен для пророка и старухи,в комнате своей, в засохшем быте,судорожно заламывающей руки:пятеро сынов, а внуков восемь.Ей, старухе, ясно. Нам — не очень.Времени для осмысленья просим,что-то неуверенно пророчим.
Ночь. В Москве учебная тревога,и старуха призывает бога,как зовут соседа на бандита:яростно, немедленно, сердито.Мы сидим в огромнейшем подвалеелисеевского магазина.По тревоге нас сюда созвали.С потолка свисает осетрина.
Пятеро сынов, а внуков восемьполучили в этот день повестки,и старуха призывает бога,убеждает бога зло и веско.
Вскоре объявляется: тревога —ложная, готовности проверка,и старуха, призывая бога,возвращается в свою каморку.
Днем в военкомате побывали,записались в добровольцы скопом.Что-то кончилось.У нас — на время.У старухи — навсегда, навеки.
Сон
Утро брезжит, а дождик брызжет.Я лежу на вокзале в углу.Я еще молодой и рыжий,Мне легко на твердом полу.
Еще волосы не поседелиИ товарищей милых рядыНе стеснились, не поределиОт победы и от беды.
Засыпаю, а это значит:Засыпает меня, как песок,Сон, который вчера был начат,Но остался большой кусок,
Вот я вижу себя в каптерке,А над ней снаряды снуют.Гимнастерки. Да, гимнастерки!Выдают нам. Да, выдают!
Девятнадцатый год рожденья —Двадцать два в сорок первом году —Принимаю без возражения,Как планиду и как звезду.
Выхожу, двадцатидвухлетнийИ совсем некрасивый собой,В свой решительный, и последний,И предсказанный песней бой.
Потому что так пелось с детства,Потому что некуда детьсяИ по многим другим «потому».Я когда-нибудь их пойму.
И товарищ Ленин мне снится:С пьедестала он сходит в тишиИ, протягивая десницу,Пожимает мою от души[4].
Одиннадцатое июля
Перематывает обмотку,размотавшуюся обормотку,сорок первого года солдат.Доживет до сорок второго —там ему сапоги предстоят,а покудова он суровобестолковый поносит снаряд,
По ветру эта брань несетсяи уносится через плечо.Сорок первого года солнцебыло, помнится, горячо.Очень жарко солдату. Душно.Доживи, солдат, до зимы!До зимы дожить еще нужно,нужно, чтобы дожили мы.
Сорок первый годок у века.У войны — двадцатый денек.А солдат присел на пенеки глядит задумчиво в реку.В двадцать первый день войныо столетии двадцать первомстоит думать солдатам?Должны!Ну, хотя б для спокойствия нервам.
Очень трудно до завтра дожить,до конца войны — много легче.А доживший сможет на плечигруз истории всей возложить.
Посредине примерно лета,в двадцать первом военном дне,восседает солдат на пне,и как точно помнится мне —резь в глазах от сильного света.
РККА
Кадровую армию: Егорова,Тухачевского и Примакова,отступавшую спокойно, здорово,наступавшую толково, —я застал в июле сорок первого,но на младшем офицерском уровне.Кто постарше — были срубленыгода за три с чем-нибудь до этого.Кадровую армию, имевшуюгордое именованье: Красная, —лжа не замарала и напраслина,с кривдою и клеветою смешанные.Помню лето первое, военное.Помню, как спокойные военныенас — зеленых, глупых, необстрелянных —обучали воевать и выучили.Помню их, железных и уверенных.Помню тех, что всю Россию выручили.Помню генералов, свежевышедшихиз тюрьмы и сразу в бой идущих,переживших Колыму и выживших,почестей не ждущих —ждущих смерти или же победы,смерти для себя, победы для страны.Помню, как сильны и как умныбыли, отложившие обидыдо конца войны,этой самой РККА сыны.
«Последнею усталостью устав…»
Последнею усталостью устав,Предсмертным равнодушием охвачен,Большие руки вяло распластав,Лежит солдат.Он мог лежать иначе,Он мог лежать с женой в своей постели,Он мог не рвать намокший кровью мох,Он мог…Да мог ли? Будто? Неужели?Нет, он не мог.Ему военкомат повестки слал.С ним рядом офицеры шли, шагали.В тылу стучал машинкой трибунал.А если б не стучал, он мог?Едва ли.Он без повесток, он бы сам пошел.И не за страх — за совесть и за почесть.Лежит солдат — в крови лежит, в большой,А жаловаться ни на что не хочет.
Сбрасывая силу страха
Силу тяготения землипервыми открыли пехотинцы, —поняли, нашли, изобрели,а Ньютон позднее подкатился.
Как он мог, оторванный от практики,кабинетный деятель, понятьпервое из требований тактики:что солдата надобно поднять.
Что солдат, который страхом мается,ужасом, как будто животом,в землю всей душой своей вжимается,должен всей душой забыть о том.
Должен эту силу, силу страха,ту, что силы все его берет,сбросить, словно грязную рубаху.Встать.Вскричать «ура».Шагнуть вперед.
Политрук
