Мемуар. Стихи и переводы. 1965–2023 - Леонид Абрамович Юзефович
то самое дерево, что защитило от зноя
борцов за народное счастье.
Когда он говорил о своей сосне,
голос его звенел трубной медью.
В его вселенной это было мировое древо,
скрепляющее землю с небесами, горнее —
с преисподним, прошлое – с будущим.
Ангелы пели на скрытой за облаками вершине,
Адамова голова белела между корнями,
сквозь песок и скудный уральский суглинок
уходящими в бездну, откуда нет возврата,
но на ветвях птицы Сирин и Алконост
голосами пионерских горнов
обещали ему бессмертие областного
масштаба —
справочник «Краеведы Прикамья»
с его биографией
и библиографический указатель
«Декабристы на Урале»
с выходными данными статьи об этой сосне.
В декабре страна готовилась отмечать
150-летие восстания на Сенатской площади.
Жанна решила в юбилейном году
принять октябрят в пионеры под этой сосной.
Они с краеведом съездили на тот берег,
присмотрели место для торжественной
линейки.
Родительский комитет заказал автобусы,
был начищен горн, щётка пылесоса прошлась
по дружинному знамени с золотыми кистями.
Жанна сочинила сценарий праздника
с речёвками и песнями, как вдруг
в той же газете
появилось письмо историка из университета.
Он писал, что во времена декабристов
Сибирский тракт выходил к Каме не у Перми,
а на сто с лишним вёрст ниже по течению,
возле Оханска. Тут, в самом узком её месте,
арестантов переправляли на левый берег,
а оттуда везли в Пермь и далее в Сибирь.
Жанна немедленно позвонила краеведу.
После десяти гудков к телефону
подошла жена,
сказавшая, что мужа нет дома. Вечером
и на следующий день никто не брал трубку.
Октябрят приняли в пионеры там же,
где всегда, —
на баскетбольной площадке за школой.
Потом мы с Жанной шли по проспекту
мимо кафе «Спутник» – и за его стеклянной
стеной,
чисто вымытой перед майскими праздниками,
увидели обманщика. Он стоял один
за высоким
мраморным столиком, болгарская «Гамза»,
которую здесь наливали два автомата,
багровела перед ним в гранёном стакане.
Жанна ладонью постучала ему в стекло,
а когда он её заметил, брезгливо сморщила нос
в знак того, что его поведение дурно пахнет.
Он понимающе кивнул и энергичным
движением
поднял стакан, чтобы несмотря ни на что
выпить за её драгоценное здоровье.
Ничто больше не защищало его
от безжалостного зноя жизни,
от старости в блочной пятиэтажке,
от больной жены, сына-пьяницы
и двоечника внука,
от чувства сохнущей под корой смолы,
от мыслей о смерти и посмертном забвении,
но спина не гнулась, взгляд был ясен.
Большие сильные пальцы рабочего человека
с татуированными на нижних фалангах
четырьмя буквами его уменьшительного имени
элегантно и твёрдо обхватывали стакан
с вином.
Он смотрел на нас и улыбался.
2023
Любовь
Девочка жила с бабушкой в посёлке
Добрянка —
полсотни километров от Перми вверх
по Каме.
Отца она не знала, а мама умерла от рака,
когда девочка училась в седьмом классе.
После её смерти недавняя отличница
перестала учиться, прогуливала уроки,
подолгу одна сидела на пристани, глядя на расширенную водохранилищем серую осеннюю Каму.
Тогда же в школе появилась новая
словесница —
двадцать два года, в Добрянку попала
по распределению после МГУ.
В перемену, тоскуя по культурной жизни,
ходила с транзистором по двору,
слушала Вивальди
и за поленницей набрела на прогульщицу
с книжкой.
Девочка читала «Жан-Кристоф»
Ромена Роллана,
пятый том из его собрания сочинений
со штампом школьной библиотеки.
Словесницу звали Маргарита Алексеевна.
Для учительниц она была просто Ритой,
а для девочки стала Чаритой,
как называла её еврейская мама.
Теперь вечера́ они проводили вместе —
топили печь, пили чай, слушали пластинки,
читали книги и напечатанные на машинке
стихи Цветаевой, Ахматовой, Гумилёва,
которые Чарита привезла с собой из Москвы.
Девочка любила её – и страдала
от неумения выразить свою любовь.
После экзаменов за восьмой класс
всем классом поехали на экскурсию
в Кунгурскую ледяную пещеру.
Под землёй экскурсовод сказал им,
что если погасить факелы,
их обступит настоящая тьма —
не такая, как в лесу в безлунную ночь
или в комнате без окон.
Там есть крупицы света, просто наш глаз
их не различает, а здесь их нет,
здесь – полный, беспросветный, абсолютный
мрак.
Девочка подумала, что такой была её жизнь
после смерти мамы и до встречи с Чаритой.
Наверху мир сиял под июньским солнцем.
Нашли хорошее место на берегу речки Ирени,
разложили на траве варёные яйца,
колбасу, хлеб, редиску, зелёный лук,
соль в спичечных коробках.
Над рекой, переброшенный с одного берега
на другой, тянулся железный трос
от какого-то
подъёмного механизма или ходившего тут
раньше парома. Девочка смотрела на него
со странным волнением – и вдруг поняла:
вот инструмент, на котором
она сыграет мелодию своей любви,
огромной и бездонной, как небо.
Чарита хрустела малосольным огурцом,
когда девочка встала, положила к её ногам
своё сердце, сбежала к речному обрыву
и пошла по этому тросу —
сначала над берегом,
усеянным битым кирпичом
и ржавой арматурой,
затем – над сверкающей далеко внизу водой.
Без сердца ей совсем не было страшно.
Она дошла до другого берега
и тем же путём
