Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения
1843. Ночью
НАДПИСЬ НА АНТИЧНОМ БАРЕЛЬЕФЕ
Луизе Б.
Есть музыка во всем — сокрытый гимн природы.Всплеск влажного весла и шепчущие воды,Шум людных городов и нежность двух сестер,Страсть молодых сердец и кроткий разговорЧеты, прошедшей путь извилистый и длинный,Фанфара блещущей и радостной долины,Беседы братские в молчанье вечеров,Шуршанье вековых нахмуренных дубов —Вы воплощаете гармонию вселенной,Вы — вздохи музыки простой и совершенной!Для нас теченье дней, годов круговорот,Мечтанья тайные, туманный небосвод,Заря в слезах росы, закат кроваво-красный —Слагаются в напев симфонии неясной.По-разному звучат природы голоса:Звенят луга, поют зеленые леса,Гудят колокола, бредет с мычаньем стадо…Когда слетит на холм вечерняя прохлада,Повсюду — в блеске звезд, в мерцании зарниц,И в стрекоте цикад, и в щебетанье птиц —Сверкает звуков рой, причудлив и чудесен.Навек слился с душой мир затаенных песен.Природа говорит нам: «Пой!» — и ей в ответНа камне вырезал ваятель древних летФигуру пастуха недвижного, которыйСклоняет к дудочке задумчивые взоры.
Июль 1883
«За прялкой увидав прабабушку-старушку…»
За прялкой увидав прабабушку-старушку,Решила девочка такую же игрушку,Как и у бабушки, для куклы смастерить.Заснула бабушка, а внучка тянет нить, —Тихонько вертится при этом веретенце, —И вот с шерстинкою, сверкающей как солнце,Шафраном крашенной, бежит она, горда!Так птичка прочь летит с былинкой для гнезда.
Котре, 25 августа 1843
ПОЭТ
Шекспир, задумавшись, безмолвно смотрит вдаль.Он видит не сады, не чопорный Версаль,Где многословная трагедия стенает, —Огромная толпа пред взором возникает,И лес, угрюмый лес трепещет и шумит.Поэта внутренний горячий свет слепит.Бледнея, он встает, шагает торопливо;Над грозной головой сиянье — точно грива,Неукротимый мозг прозрачнее стекла,Мерцают образы в нем, души и тела.Просеивает он весь мир как бы сквозь сито.В ладонях стиснутых вся жизнь людей сокрыта.Умеет извлекать из человека онСверхчеловеческий, неповторимый стон.Шекспир, как океан, порой непроницаем.Его творения мы с дрожью созерцаемИ чувствуем, как он вскрывает нашу грудь,Чтоб в тайники души бесстрашно заглянуть.Не отступает он ни перед чем: покорныЕму и Калибан и Ричард — хищник черный.Он откровеньями поит нас, как вином.Гиганты-замыслы раскиданы кругом, —В его руках они податливее глины.Лир, Гамлет, Цезарь, Брут — созданья-исполины,И всех объемлет он. Средь тишины ночнойВампиры, призраки проходят чередой.Как некогда Эсхил, он Мельпомене страшен.Он кровью душ людских, разъятых им, окрашен.Рок Макбета настиг, Отелло жертвой пал…Он драмы азбуку жестокую создалИ вот — покоится в своих твореньях ныне,Как в логове своем кровавый лев пустыни.
Париж, апрель 1835
ПРИРОДА
«Стал мрамором ручей. Земля в гранит оделась.Зима. Нам холодно. Тебе бы не хотелось,О дерево, гореть и согревать мой дом?» —«Расту я из земли и возношусь огнем, —Руби, мой дровосек! Пускай семья дружнееСойдется к очагу, сердца и руки грея,Любя и радуясь». — «А хочешь дышлом статьДля плуга?» — «Да, хочу я лемех погружать,Чтоб колос выходил из земляной неволи,Чтобы за плугом вслед зазолотилось полеИ ясноокий мир, как солнце засияв,Вставал над нивами». — «А хочешь из дубрав,Тенистых и густых, где лань прохлады ищет,Уйти и для людей стать кровлею жилища?» —«Для гнезд в моих ветвях всегда приют готов, —И твой, о человек, хочу хранить я кров!Здесь отдыхаешь ты. И детский смех звенящийПохож на шум листвы в лесной зеленой чаще».«А мачтой корабля ты будешь ли, ответь?» —«О да! Как птица, я могу тогда взлететь.Корабль умчит меня вдаль от моей отчизны,Как человека смерть уносит прочь из жизни;И, трепеща в волнах, свой бег направим мыК далеким небесам, не знающим зимы.Как часто мне о них рассказывали птицы!Нет, мудрый никогда могилы не страшится,И мрачный океан в величии своемНе устрашит меня». — «А хочешь быть столбомДля виселицы»? — «Прочь! Молчи! Долой секиру!Я прославляю жизнь, — сулишь ты гибель миру!Прочь от меня, судья! Палач, твой путь кровав!Я — дерево холмов, я — дерево дубрав,Я приношу плоды и осеняю травы, —Не тронь моих ветвей для мерзостной расправы!Губи, уничтожай, иди стезей своей,Будь гнусен, и жесток, и злобен, но не смей,Пугая пытками и тяжкими цепями,Не смей себе искать сообщников меж нами!Нет, замыслам таким служить мы не должны.Мы с ветром говорим, мы светлых тайн полны.Законы ваши мрак простерли над землею.Я солнцем рождено, а вы кромешной тьмою.Ступайте прочь! Зачем смущать покой лесов?Средь шумных праздников, и зрелищ, и пировУ вас потеха есть: казните и пытайте,Позорной гибели и мукам предавайтеНесчастных, что вокруг всегда найдете вы, —Не место призракам среди моей листвы!»
Январь 1843
15 ФЕВРАЛЯ 1843 ГОДА
Кем так любима ты, люби того. — Прости. —Как ты была для нас, будь для него отрадой!Тебе одну семью сменить другою надо;Оставив нам тоску, все счастье унести.
Удерживают здесь, там ждут тебя согласно.Жена и дочь, свой долг двойной ты исполняй.Нам — сожаление, надежду им подай.Уйди, пролив слезу! Войди с улыбкой ясной!
В церкви, 15 февраля 1843
«Привычку милую имела с юных лет…»
Привычку милую имела с юных летМалютка дочь моя в мой тихий кабинет,Чуть утро, приходить, все озаряя светом,И «здравствуй, папочка» звучало мне приветом.Бумаги трогала она, касалась книг,Садилась на постель, перо брала на миг.Потом, скользнув как луч, внезапно уходила.И принимался я, исполнен новой силы,Опять за рукопись, но, взявшись за перо,Встречал я то узор, запутанный хитро,То между строчками чертеж витиеватый,То находил листок, рукой ее измятый,И нежные слова ложились на листы.Она любила свет, зеленый луг, цветы.Еще не женщиной была она, но взглядыСветились мыслию, и знать ей было надоМое суждение о каждом пустяке.А возле камелька зимой о языкеИ о грамматике часы веселых прений!Вот четверо детей мне влезли на колени,Вот мать их юная, вот милые друзья!Да, мог я говорить, что счастлив малым я!Но умерла она! Увы! Где взять мне силы?Я весел быть не мог, когда она грустила,И тосковал в гостях, когда ее глазаПри расставании туманила слеза.
Ноябрь 1846, в День всех усопших
«Когда еще мы обитали…»
Когда еще мы обиталиТам, на холмах, в краю родном,Где льются воды, блещут дали,Где возле леса был наш дом,
Ей десять минуло, мне — тридцать;Я заменял ей мир в те дни.Как свежий запах трав струится,Там, под деревьями, в тени!
Она мне счастье приносила, —Все удавалось, день блистал.«Отец!» — она мне говорила,И я всем сердцем отвечал.
Я слушал сквозь полет мечтанийЕе бесхитростный рассказ,И мысль мою вело в туманеСиянье этих детских глаз.
Она так гордо выступала,Когда я руку ей давал,Она в лугах цветы срывала,И нищих взор ее искал.
Их одаряла торопливо,Чтоб не обидеть никого.Она была такой красивойВ том платье, — помните его?
Любила поболтать немножкоПод вечер при огне свечи,И бились бабочки в окошко,На свет слетаясь к нам в ночи.
Слова приветствия так милоЗвучали у нее всегда!А взгляд ей небо подарилоПрямой, не лгущий никогда.
Дитя, в мои младые летаНиспосланное мне судьбой,Она была цветком рассвета,Моею утренней звездой.
В спокойный, теплый вечер летний,Когда луна светила нам,Как мы сбегали в дол соседний,Как мы бродили по лесам!
Потом на свет уединенный,Домой зовущий с вышины,Мы возвращались вверх по склонуВдоль старой каменной стены.
Мы словно чувствовали крылья,Дивились звездам без числа,И душу юную лепил я,Как чистый мед творит пчела.
О ангел мой чистосердечный!Ты весела была в тот день…И это все прошло навечно,Как ветер, как ночная тень!
Вилькье, 4 сентября 1844
