Виктор Гюго - Том 12. Стихотворения
Париж, июль 1838
КЛЮЧ
Лев жил вблизи ключа, вверху высокоПарил орел.И двух монархов бог — и рок жестокий!Сюда привел.Цари у пальм, для путника отрадных,Вступили в бойИ пали там, на берегах прохладных,Тот и другой.Орел им молвил с вышины небеснойВ их смертный час:«Вселенную вы находили тесной?Нет больше вас!О короли, где вы легли костями,Ваш прах земнойСмешается с дорожными камнями,С песком, с травой!K чему война, безумцы, ярость мести,Раздор и спесь?Со львом в согласии и в мире вместеЖивем мы здесь.И нас обоих ключ поит единый.Теперь, как встарь,Лев властвует над лесом, над равниной;Я — в небе царь».
Октябрь 1846
СТАТУЯ
Когда клонился Рим к закату своему,Готовясь отойти в небытие, во тьму,Вослед за царствами Востока;Когда он цезарей устал сажать на трон,Когда, пресыщенный, стал равнодушен онКо всем неистовствам порока;
Когда, как древний Тир, он стал богат и слабИ, гордый некогда, склонился, словно раб,Перед распутным властелином;Когда на склоне дней стал евнухом титан,Когда он, золотом, вином и кровью пьян,Сменил Катона Тигеллином, —
Тогда в сердца людей вселился черный страх,А указующий на небеса монахВ пустыню звал сестер и братий.И шли столетия, а обреченный мирБезрадостно справлял свой нечестивый пирСреди стенаний и проклятий.
И Похоть, Зависть, Гнев, Гордыня, Алчность, Лень,Чревоугодие, как траурная тень,Окутали земные дали;Семь черных демонов во тьме глухой ночиПарили над землей, и в тучах их мечиПодобно молниям сверкали.
Один лишь Ювенал, суров, неумолим,Восстал как судия и на развратный РимОбрушил свой глагол железный.Вот статуя его. Взглянул он на Содом —И в ужасе застыл, встав соляным столпомНад разверзающейся бездной.
Февраль 1843
?
(«Земли иссохшая, неласковая грудь…»)
Земли иссохшая, неласковая грудь,Где люди трудятся, не смея отдохнуть,Чтобы потом за труд, безрадостный до боли,Хлеб получить взамен, насущный хлеб, не боле…Питомец скудных нив — жестокий человек;Мир, братство и любовь покинули навекЕго селения, чтобы уйти в пустыни;Гордыня богачей, отверженных гордыня;Тупая ненависть в сердцах людей царит;Безглазый призрак — смерть — все лучшее разит;Вершины гордых гор туманной мглой повиты;Честь, правосудие поруганы, забыты;Бушует в мире зло — дитя слепых страстей;Скрывают хищников леса в глуши своей;Здесь — льды бесплодные, там — выжженные страны;Неодолимый гнев колеблет океаны,И гибнут корабли в бездонной глубине;На всех материках, — в крови, в дыму, в огне, —Вздымая факелы, война, как зверь, ярится,И вечно чей-то кров пылает и дымится,И всюду бой кипит — в полях, в горах, в лесах…
И все это слывет светилом в небесах!
Октябрь 1840
ЭПИТАФИЯ
Он жил смеясь, резвясь, и рос он год от года.Зачем же унесла ты мальчика, природа?Не все ль твое: лазурь, леса и волны рек,Мирьяды пестрых птиц, что распевают звонко?Зачем же отнимать у матери ребенка,Под грудами цветов сокрыв его навек?
Иль мало звезд тебе? Ты их считать устала.Богаче, радостней ты, взяв дитя, не стала,А сердце матери, добыча стольких мук,Что проблеск счастья в нем рождает только стоны,Разверзлось пропастью, как ты сама — бездонной:Нет утешения, и пусто все вокруг.
Май 1843
ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ
Не издевайтесь вы над ним! Он тот, к комуЕще ни разу луч не заглянул сквозь тьму.Учитель он — не раб и не слуга наемный!Когда он в класс войдет и сядет, тихий, скромный,В ладонях сжав виски и голову склонив, —А между тем в нем дух великих римлян жив,Чьи образы он вам рисует неустанно, —Вы, дети милые, друзья зари румяной,Не издевайтесь вы над ним! Мы все несемНелегкий жизни груз, и все мы спину гнем;Но этот юноша, дня пасынок несчастный,Он жжет себя в ночи, как факел неугасный.Он брат ваш, старший брат! Как вы, в затворе он,Но тяжелее вас цепями отягчен.Утрачен жизни путь в тумане, еле начат;Лишь скука в сумрачной его дали маячит.Ни птицы в небе, ни любви. Бредет, нетверд,Бедняк из бедняков! А все, победно горд,Он в полдень ждет зари, он грезит о рассвете.К печальной юности добрее будьте, дети!
Поймите: в жизни, там, где ждет вас путь борьбы,Нет равенства души, нет равенства судьбы.Трудней для нищего большие достиженья.Он вашего вдвойне достоин уваженья:Средь вас он всех бедней — и всех вас больше он.Поймите: горем и заботой удручен,Сын бедной хижины дает вам свет и разум;Без хлеба сам сидит, а дарит вас алмазом!Свет лампы, длинный зал, еловые столыИ вечный этот гам… Сердцами вы не злы, —Потише, мальчики! От гложущей тревогиИ так без времени седеют педагоги.Вам — шалости, а он — он изнемог вконец;Его душа — трава, и жадный зуб овецЕе грызет. Ваш смех ему — как пламя смерти;Он задыхается без воздуха, поверьте!Бессильный гнев кричит: «Пощады!» — а слезаНе смеет вылиться и втайне жжет глаза.Его в часы труда изгложет ваша скука,А ваш час отдыха ему двойная мука.Истерзанную мысль всю отдает он вам.Она, как белый лист, что ходит по рукам,Становится, глядишь, черней, мертвее, суше:Опустошили вы и память в нем и душу…Кто выпустил словцо, а кто смешок и свист —И мысль замарана; подай вам новый лист!А если вдруг мечта зажглась и озарилаЕго склоненный лоб, — уже текут чернила,Чтоб захлестнуть лазурь, чтоб загасить ее;И перья, налетев как злое вороньё,Терзают и клюют, и рвут ее на части —И скука прежняя вернулась, как ненастье.Днем помечтать нельзя, а ночью сон не в сон.На крепкой ниточке привязан сердцем онК ученику. Уйти? Лететь крылатой думойОт этой душной тьмы, от мелочного шумаВ чертоги замыслов? Нельзя! Ученики,Все эти мальчики, что так резвы, легки,Оцепят — и с высот он падает в бессилье:Рой легких мотыльков свинцом осел на крылья.Он — мученик, а вы — вы пыткой каждый часЕго терзаете, распятого за вас!На нем сорвете вы, как повелся обычай,И горечь и успех. В законную добычуВам отдан день его и на забаву — ночь.Вы — буря; спорить с ней несчастному невмочь, —Его сметет ваш смех и буйное веселье;Вы — беззаботный пир, он — на пиру похмелье;Вы — хор, он — горький крик, врезающийся в хор.Кто знает? Может быть, он, хоронясь как вор,Стесняясь доброго поступка, как дурного,Задумчивый аскет, голодный и суровый,В одежде латаной, средь нищих — нищий брат,Готовый старикам всегда помочь, он рад,Что может превратить бессонницу, лишенья,И голод, и веков высокие творенья,Которые детей он учит понимать, —В вязанку топлива, чтоб отогрелась мать,В обнову для сестры, кисейную косынку;Свой пот, свою слезу — в жемчужную росинку,Чтоб тихим вечером продрогший голубокБесшумно прилететь и выпить каплю мог.Поймите, мальчики: подвижник незаметный,Как долгу своему он предан беззаветно,Глаза и душу сжег на нем! Полумертвец,Он вертит жернова — и станет, наконец,Для скованной его души, простой, безгневной,Пожизненной тюрьмой затвор ваш однодневный.Поймите: как траву, его ваш топот мнет,Он не смеется, он — поймите — не живет!Вас будущее ждет, зовет апрель веселый,Вам завтра — улететь в широкий мир из школы,Ему — остаться здесь, и завтра для него,Как настоящее, и глухо и мертво.Ему всегда декабрь, хоть май свети в окошко,Всегда мощеный двор, и эта комнатешка,И непогодь, и дождь, и снег. Когда ж потомВойдете вы в лета, он будет стариком.И, если не умчит его волной счастливой,Всегда он будет здесь, печальник молчаливый,Делить с учеником во мраке этих стенНе радость буйную, а тяготы и плен.Так преклонитесь же пред ним с хвалой любовной,Пред ним, колодником, казнимым невиновно,Пред подвигом его. Что дал он? Что берет?Пусть он предстанет вам таким, как есть: он тот,Кто просветил ваш ум, кто дал клинок вам в рукиС двояким лезвием — искусства и науки,Чтоб, истину любя, могли вы жизнь пройтиИ. за прекрасное сражались бы в пути!Святым представится он вам в своем призваньеВести к высокому, и к пользе, и к ПознаньюОрду смятенных душ под утренним лучом.Где паствою сердца, там разум пастухом.
Пока он здесь и звук скандовки однотоннойЕго баюкает — и вот он никнет сонно, —Пусть в гулких сумерках из приоткрытых книгЗабьет поэзии живительный родник;Пусть от Овидия, Софокла и Платона,Пусть от крылатого и ясного Марона,От драматических Эсхиловых химер,От вас, полубогов, Гораций и Гомер,К нему, ревнителю далекого величья,К нему, оратаю смиренного обличья, —Пусть низойдет к нему, трудившемуся векНа ниве, названной «грядущий человек»,От гармонических возвышенных творенийПусть низойдет к нему, благословляя, гений!
Июнь 1842
