Владислав Холшевников - Мысль, вооруженная рифмами
Сонет
Как ни гулок, ни живуч — Ям —— б, утомлен и он, затихСредь мерцаний золотых,Уступив иным созвучьям.
То-то вдруг по голым сучьямПрозы утра, град шутих,На листы веленьем щучьимЗа стихом поскачет стих.
Узнаю вас, близкий рампе,Друг крылатый эпиграмм, Пэ —— она третьего размер.
Вы играли уж при мер —— цаньи утра бледной лампеТанцы нежные Химер.
<?>
45. Вербная неделя
В желтый сумрак мертвого апреля,Попрощавшись с звездною пустыней,Уплывала Вербная неделяНа последней, на погиблой снежной льдине;
Уплывала в дымах благовонных,В замираньи звонов похоронных,От икон с глубокими глазамиИ от Лазарей, забытых в черной яме.
Стал высоко белый месяц на ущербе,И за всех, чья жизнь невозвратима,Плыли жаркие слезы по вербеНа румяные щеки херувима.
1907
46. Лишь тому, чей покой таим
Лишь тому, чей покой таим, Сладко дышится…Полотно над окном моим Не колышется.
Ты придешь, коль верна мечтам, Только та ли ты?Знаю: сад там, сирени там Солнцем залиты.
Хорошо в голубом огне, В свежем шелесте;Только яркой так чужды мне Чары прелести…
Пчелы в улей там носят мед, Пьяны гроздами…Сердце ж только во сне живет Между звездами…
<1909>
47. Тринадцать строк
Я хотел бы любить облакаНа заре… Но мне горек их дым:Так неволя тогда мне тяжка,Так я помню, что был молодым.
Я любить бы их вечер хотел,Когда, рдея, там гаснут лучи,Но от жертвы их розовых телТолько пепел мне снится в ночи.
Я люблю только ночь и цветыВ хрустале, где дробятся огни,Потому что утехой мечтыВ хрустале умирают они…Потому что — цветы это ты.
<?>
48
Если больше не плачешь, то слезы сотри:Зажигаясь, бегут по столбам фонари, Стали дымы в огнях веселее И следы золотыми в аллее…Только веток еще безнадежнее сеть,Только небу, чернея, над ними висеть.
Если можешь не плакать, то слезы сотри:Забелелись далеко во мгле фонари. На лице твоем, ласково-зыбкий, Белый луч притворился улыбкой…Лишь теней всё темнее за ним череда,Только сердцу от дум не уйти никуда.
<?>
А. А. Блок (1880–1921)
49
Его встречали повсюдуНа улицах в сонные дни.Он шел и нес свое чудо,Спотыкаясь в морозной тени.
Входил в свою тихую келью,Зажигал последний свет,Ставил лампаду весельюИ пышный лилий букет.
Ему дивились со смехом,Говорили, что он чудак.Он думал о шубке с мехомИ опять скрывался во мрак.
Однажды его проводили,Он весел и счастлив был,А утром в гроб уложили,И священник тихо служил.
1902
50
По городу бегал черный человек.Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
Медленный, белый подходил рассвет,Вместе с человеком взбирался на лестницу.
Там, где были тихие, мягкие тени —Желтые полоски вечерних фонарей, —
Утренние сумерки легли на ступени,Забрались в занавески, в щели дверей.
Ах, какой бледный город на заре!Черный человечек плачет на дворе.
1903
51
Просыпаюсь я — и в поле туманно,Но с моей вышки — на солнце укажу.И пробуждение мое безжеланно,Как девушка, которой я служу.
Когда я в сумерки проходил по дороге.Заприметился в окошке красный огонек.Розовая девушка встала на порогеИ сказала мне, что я красив и высок.
В этом вся моя сказка, добрые люди.Мне больше не надо от вас ничего:Я никогда не мечтал о чуде —И вы успокойтесь — и забудьте про него.
1903
52
Осень поздняя. Небо открытое,И леса сквозят тишиной.Прилегла на берег размытыйГолова русалки больной.
Низко ходят туманные полосы,Пронизали тень камыша.На зеленые длинные волосыУпадают листы, шурша.
И опушками отдаленнымиМесяц ходит с легким хрустом и глядит,Но, запутана узлами зелеными,Не дышит она и не спит.
Бездыханный покой очарован.Несказа́нная боль улеглась.И над миром, холодом скован,Пролился звонко-синий час.
1905
53. Незнакомка
По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,И раздается женский визг,А в небе, ко всему приученный,Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственной,Как я, смирён и оглушен.
А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!»[17] кричат.
И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.
И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,Смотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,И ключ поручен только мне!Ты право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.
1906
54. Незнакомка
(Отрывок из пьесы)
Г о л у б о йВ блеске зимней ночи тающая,Обрати ко мне твой лик.Ты, снегами тихо веющая,Подари мне легкий снег.
Она обращает очи к нему.
Н е з н а к о м к аОчи — звезды умирающие,Уклонившись от пути.О тебе, мой легковеющий,Я грустила в высоте.
Его голубой плащ осыпан снежными звездами.
Г о л у б о йВ синеве твоей морознойМного звезд.Под рукой моей железнойСветлый меч.
Н е з н а к о м к аОпусти в руке железнойСветлый меч.В синеве моей морознойЗвезд не счесть.
Голубой дремлет в бледном свете. На фоне плаща его светится луч, как будто он оперся на меч.
Г о л у б о йПротекали столетья, как сны.Долго ждал я тебя на земле.
Н е з н а к о м к аПротекали столетья, как миги.Я звездою в пространствах текла.
Г о л у б о йТы мерцала с твоей высотыНа моем голубом плаще.
Н е з н а к о м к аТы гляделся в мои глаза.Часто на небо смотришь ты?
Г о л у б о йБольше взора поднять не могу:Тобою, падучей, скован мой взор.
Н е з н а к о м к аТы можешь, сказать мне земные слова?Отчего ты весь в голубом?
Г о л у б о йЯ слишком долго в небо смотрел:Оттого — голубые глаза и плащ.
1906
55
