Редьярд Киплинг - Стихотворения
ТОМЛИНСОН
Перевод А. Оношкович-Яцына
На Берклей-сквере Томлинсон скончался в два часа.Явился Призрак и схватил его за волоса,Схватил его за волоса, чтоб далеко нести,И он услышал шум воды, шум Млечного Пути,Шум Млечного Пути затих, рассеялся в ночи,Они стояли у ворот, где Петр хранит ключи.«Восстань, восстань же, Томлинсон, и говори скорей,Какие добрые дела ты сделал для людей,Творил ли добрые дела для ближних ты иль нет?»И стала голая душа белее, чем скелет.
«О, — так сказал он, — у меня был друг любимый там,И если б был он здесь сейчас, он отвечал бы вам».«Что ты любил своих друзей — прекрасная черта,Но только здесь не Берклей-сквер, а райские врата.Хоть с ложа вызван твой друг сюда — не скажет он ничего.Ведь каждый на гонках бежит за себя, а не двое за одного».И Томлинсон взглянул вокруг, но выигрыш был небольшой,Смеялись звезды в высоте над голой его душой,А буря мировых пространств его бичами жгла,И начал Томлинсон рассказ про добрые дела.
«О, это читал я, — он сказал, — а это был голос молвы,А это я думал, что думал другой про графа из Москвы».Столпились стаи добрых душ, совсем как голубки,И загремел ключами Петр от гнева и тоски.«Ты читал, ты слыхал, ты думал, — он рек, — но толку в сказе нет!Во имя плоти, что ты имел, о делах твоих дай ответ!»И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад —Был сзади мрак, а впереди — створки небесных врат.«Я так ощущал, я так заключил, а это слышал потом,А так писали, что кто-то писал о грубом норвежце одном».
«Ты читал, заключал, ощущал — добро! Но в райской тишине,Среди высоких, ясных звезд, не место болтовне.О, не тому, кто у друзей взял речи напрокатИ в долг у ближних все дела, от бога ждать наград.Ступай, ступай к владыке зла, ты мраку обречен,Да будет вера Берклей-сквера с тобою, Томлинсон!»
. . . . . . . . . . . .Его от солнца к солнцу вниз та же рука неслаДо пояса Печальных звезд, близ адского жерла.Одни, как молоко, белы, другие красны, как кровь,Иным от черного греха не загореться вновь.Держат ли путь, изменяют ли путь — никто не отметит никак,Горящих во тьме и замерзших давно, поглотил их великий мрак,А буря мировых пространств леденила насквозь его,И он стремился на адский огонь, как на свет очага своего.Дьявол сидел среди толпы погибших темных сил,И Томлинсона он поймал и дальше не пустил.«Не знаешь, видно, ты, — он рек, — цены на уголь, брат,Что, пропуск у меня не взяв, ты лезешь прямо в ад.С родом Адама я в близком родстве, не презирай меня,Я дрался с богом из-за него с первого же дня.Садись, садись сюда на шлак и расскажи скорей,Что злого, пока еще был жив, ты сделал для людей».И Томлинсон взглянул наверх и увидел в глубокой мглеКроваво-красное чрево звезды, терзаемой в адском жерле.И Томлинсон взглянул к ногам, пылало внизу светлоТерзаемой в адском жерле звезды молочное чело.«Я любил одну женщину, — он сказал, — от нее пошла вся беда,Она бы вам рассказала все, если вызвать ее сюда».«Что ты вкушал запретный плод — прекрасная черта,Но только здесь не Берклей-сквер, но адские врата.Хоть мы и свистнули ее и она пришла, любя,Но каждый в грехе, совершенном вдвоем, отвечает сам за себя».
И буря мировых пространств его бичами жгла,И начал Томлинсон рассказ про скверные дела:«Раз я смеялся над силой любви, дважды над смертным концом,Трижды давал я богу пинков, чтобы прослыть храбрецом».На кипящую душу дьявол подул и поставил остыть слегка:«Неужели свой уголь потрачу я на безмозглого дурака?Гроша не стоит шутка твоя, и нелепы твои дела!Я не стану своих джентльменов будить, охраняющих вертела».И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад,Легион бездомных душ в тоске толпился близ адских врат.«Эго я слышал, — сказал Томлинсон, — за границею прошлый год,А это в бельгийской книге прочел покойный французский лорд».«Ты читал, ты слышал, ты знал — добро! Но начни сначала рассказ —Из гордыни очей, из желаний плотских согрешил ли ты хоть раз?»За решетку схватился Томлинсон и завопил:«Пусти! Мне кажется, я чужую жену сбил с праведного пути!»Дьявол громко захохотал и жару в топки поддал:«Ты в книге прочел этот грех?» — он спросил, и Томлинсон молвил:«Да!» А дьявол на ногти себе подул, и явился взвод дьяволят:«Пускай замолчит этот ноющий вор, что украл человечий нарядПросейте его между звезд, чтоб узнать, что стоит этот урод,Если он вправду отродье земли, то в упадке Адамов род».В аду малыши — совсем голыши, от жары им легко пропасть,Льют потоки слез, что малый рост не дает грешить им всласть;По угольям гнали душу они и рылись в ней без конца —Так дети шарят в вороньем гнезде или в шкатулке отца.В клочьях они привели его, как после игр и драк,Крича: «Он душу потерял, не знаем где и как!Мы просеяли много газет, и книг, и ураган речей,И много душ, у которых он крал, но нет в нем души своей.Мы качали его, мы терзали его, мы прожгли его насквозь,И если зубы и ногти не врут, души у него не нашлось».Дьявол главу склонил на грудь и начал воркотню:«С родом Адама я в близком родстве, я ли его прогоню?Мы близко, мы лежим глубоко, но когда он останется тут,Мои джентльмены, что так горды, совсем меня засмеют.Скажут, что я — хозяин плохой, что мой дом — общежитье старух,И, уж конечно, не стоит того какой-то никчемный дух».И дьявол глядел, как отрепья души пытались в огонь пролезть,О милосердье думал он, но берег свое имя и честь:«Я, пожалуй, могу не жалеть углей и жарить тебя всегда,Если сам до кражи додумался ты?» и Томлинсон молвил —«Да!» И дьявол тогда облегченно вздохнул, и мысль его стала светла:«Душа блохи у него, — он сказал, — но я вижу в ней корни зла.Будь я один здесь властелин, я бы впустил его,Но Гордыни закон изнутри силен, и он сильней моего.Где сидят проклятые Разум и Честь — при каждом Блудница и Жрец,Бываю там я редко сам, тебе же там конец.Ты не дух, — он сказал, — и ты не гном, ты не книга, и ты не зверь.Не позорь же доброй славы людей, воплотись еще раз теперь.С родом Адама я в близком родстве, не стал бы тебя я гнать,Но припаси получше грехов, когда придешь опять.Ступай отсюда! Черный конь заждался твоей души.Сегодня они закопают твой гроб. Не опоздай! Спеши!Живи на земле и уст не смыкай, не закрывай очейИ отнеси Сынам Земли мудрость моих речей.Что каждый грех, совершенный двумя, и тому, и другому вменен,И… бог, что ты вычитал из книг, да будет с тобой, Томлинсон!»
БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ
Перевод Е. Полонской
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
Камал бежал с двадцатью людьми на границу мятежных племен,И кобылу полковника, гордость его, угнал у полковника он.Из самой конюшни ее он угнал на исходе ночных часов,Шипы на подковах у ней повернул, вскочил и был таков.Но вышел и молвил полковничий сын, что разведчиков водит отряд:«Неужели никто из моих молодцов не укажет, где конокрад?»И Мохаммед Хан, рисальдара сын, вышел вперед и сказал:«Кто знает ночного тумана путь, знает его привал.Проскачет он в сумерки Абазай, в Бонаире он встретит рассветИ должен проехать близ форта Букло, другого пути ему нет.И если помчишься ты в форт Букло летящей птицы быстрей,То с помощью божьей нагонишь его до входа в ущелье Джагей.Но если он минул ущелье Джагей, скорей поверни назад:Опасна там каждая пядь земли, там Камала люди кишат.Там справа скала и слева скала, терновник и груды песка…Услышишь, как щелкнет затвор ружья, но нигде не увидишь стрелка»,И взял полковничий сын коня, вороного коня своего:Словно колокол рот, ад в груди его бьет, крепче виселиц шея его.Полковничий сын примчался в форт, там зовут его на обед,Но кто вора с границы задумал догнать, тому отдыхать не след.Скорей на коня и от форта прочь, летящей птицы быстрей,Пока не завидел кобылы отца у входа в ущелье Джагей,Пока не завидел кобылы отца, и Камал на ней скакал…И чуть различил ее глаз белок, он взвел курок и нажал.Он выстрелил раз, и выстрелил два, и свистнула пуля в кусты…«По-солдатски стреляешь, — Камал сказал, — покажи, как ездишь ты».Из конца в конец по ущелью Джагей стая демонов пыли взвилась,Вороной летел как юный олень, но кобыла как серна неслась.Вороной закусил зубами мундштук, вороной дышал тяжелей,Но кобыла играла легкой уздой, как красотка перчаткой своей.Вот справа скала и слева скала, терновник и груды песка…И трижды щелкнул затвор ружья, но нигде он не видел стрелка.Юный месяц они прогнали с небес, зорю выстукал стук копыт,Вороной несется как раненый бык, а кобыла как лань летит.Вороной споткнулся о груду камней и скатился в горный поток,А Камал кобылу сдержал свою и наезднику встать помог.И он вышиб из рук у него пистолет: здесь не место было борьбе.«Слишком долго,-он крикнул,-ты ехал за мной, слишком милостив был я к тебе.Здесь на двадцать миль не сыскать скалы, ты здесь пня бы найти не сумел,Где, припав на колено, тебя бы не ждал стрелок с ружьем на прицел.Если б руку с поводьями поднял я, если б я опустил ее вдруг,Быстроногих шакалов сегодня в ночь пировал бы веселый круг.Если б голову я захотел поднять и ее наклонил чуть-чуть,Этот коршун несытый наелся бы так, что не мог бы крылом взмахнуть».Легко ответил полковничий сын: «Добро кормить зверей,Но ты рассчитай, что стоит обед, прежде чем звать гостей.И если тысяча сабель придут, чтоб взять мои кости назад.Пожалуй, цены за шакалий обед не сможет платить конокрад;Их кони вытопчут хлеб на корню, зерно солдатам пойдет,Сначала вспыхнет соломенный кров, а после вырежут скот.Что ж, если тебе нипочем цена, а братьям на жратву спрос —Шакал и собака отродье одно, — зови же шакалов, пес.Но если цена для тебя высока — людьми, и зерном, и скотом, —Верни мне сперва кобылу отца, дорогу мы сыщем потом».Камал вцепился в него рукой и посмотрел в упор.«Ни слова о псах, — промолвил он, — здесь волка с волком спор.Пусть будет тогда мне падаль еда, коль причиню тебе вред,И самую смерть перешутишь ты, тебе преграды нет».Легко ответил полковничий сын: «Честь рода я храню.Отец мой дарит кобылу тебе — ездок под стать коню».Кобыла уткнулась хозяину в грудь и тихо ласкалась к нему.«Нас двое могучих, — Камал сказал, — но она верна одному…Так пусть конокрада уносит дар, поводья мои с бирюзой,И стремя мое в серебре, и седло, и чапрак узорчатый мой».Полковничий сын схватил пистолет и Камалу подал вдруг:«Ты отнял один у врага, — он сказал, — вот этот дает тебе друг».Камал ответил: «Дар за дар и кровь за кр овь возьму,Отец твой сына за мной послал, я сына отдам ему».И свистом сыну он подают знак, и вот, как олень со скал,Сбежал его сын на вереск долин и, стройный, рядом встал.«Вот твой хозяин, — Камал сказал, — он разведчиков водит отряд,По правую руку его ты встань и будь ему щит и брат.Покуда я или смерть твоя не снимем этих уз,В дому и в бою, как жизнь свою, храни ты с ним союз.И хлеб королевы ты будешь есть, и помнить, кто ей враг,И для спокойствия страны ты мой разоришь очаг.И верным солдатом будешь ты, найдешь дорогу свою,И, может быть, чин дадут тебе, а мне дадут петлю».Друг другу в глаза поглядели они, и был им неведом страх,И братскую клятву они принесли на соли и кислых хлебах,И братскую клятву они принесли, сделав в дерне широкий надрез,На клинке, и на черенке ножа, и на имени Бога чудес.И Камалов мальчик вскочил на коня, взял кобылу полковничий сын,И двое вернулись в форт Букло, откуда приехал один.Но чуть подскакали к казармам они, двадцать сабель блеснуло в упор,И каждый был рад обагрить клинок кровью жителя гор…«Назад, — закричал полковничий сын, — назад и оружие прочь!Я прошлою ночью за вором гнался, я друга привел в эту ночь».
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
БАЛЛАДА О «БОЛИВАРЕ»
